Софья Толстая

Наконец все — жених с невестой и их гости — оказались в церкви. Торжественная церемония привлекла не только приглашенных, но и постороннюю публику. Хор певчих при виде молодых запел «Гряди, голубица», и это звучание, так же как и молитвы, создавало неповторимую атмосферу высокой торжественности, о которой потом не раз вспоминала Соня и которую впоследствии увековечит на страницах романа «Анна Каренина» ее муж. Соня с отсутствующим взглядом смотрела на все происходящее, не вслушиваясь в последние наставления близких, что она непременно первой должна встать на ковер, как и где должна остановиться у аналоя, как должна подать жениху правую руку и т. д. Она уже не слышала жужжание толпы, шуршание платьев, не разбирала слов присутствующих о том, что она не стоит его пальца, и о том, хорошо ли держит себя или выглядит смешной. Теперь она слышала только одну тишину, нарушавшуюся падением капель воска. Старичок — священник в высоком головном уборе, расширяющемся кверху цилиндром фиолетового цвета, камилавке, тяжелой ризе зажег две свечи, повернувшись к молодым, «новоневестным», устало и грустно глядя на них, благословил ее с осторожной нежностью, подал ей свечу. Она чувствовала всем своим существом взгляд жениха, хотя не глядела в его сторону. От всего этого ей стало радостно и страшно. В этот миг исчезло все: суета, тревоги, сомнения. Она слышала только одни торжественные звуки: «Бла — го — сло — ви вла — дыко!» Она словно дышала ими.

Потом священник, снова повернувшись к венчаемым, надел на палец Сони большое кольцо со словами: «Обручается раб Божий Лев рабе Божией Софии». Пол перед аналоем был застлан розовой шелковой тканью, на которую должны были стать новобрачные. Кто‑то заметил, что жених наступил раньше, а кто‑то, что они стали одновременно. Невесте стало светло и весело после надевания на голову венца, от прикосновения к чаше с красным вином, разбавленным водой и от того, как они ходили вокруг аналоя, и от того, как все радовались им. После снятия венца Соня вся сияла от счастья и не могла поверить в то, что все это происходило с ней и что это правда.

Затем новобрачных ожидало короткое свадебное застолье в родительском доме невесты с легким угощением: шампанским, фруктами и сладостями. Здесь были только близкие, а потому тосты звучали самые искренние. Соня быстро переоделась в дорожное платье, а прислуга торопливо укладывала последние вещи. Ведь муж очень спешил с отъездом. На улице молодых ожидал новенький просторный дормез, приспособленный даже для сна в дороге. И вскоре шестерка славных почтовых лошадей, ловко управляемая форейтором, отправилась в Ясную Поляну, ставшую на долгие годы пристанищем для Сони. Так начинался ее медовый месяц, и она не знала, будет ли он наполнен ароматом меда или горечью разочарования.

Осенний дождь и жуткая темнота за окном дормеза действовали на Соню удручающе. До первой станции «Бирюлево» она почти не разговаривала с мужем, погрузившись в свои девичьи думы. Ее охватили страх и радость неизвестности. В душе она уже рассталась с прошлым, с родительским домом, со своими сестрами, со всевозможными ленточками, милыми влюбленностями, с поэзией беспечной молодости. Как много было во всем этом жизни! Особенно в младшей сестре Тане, в этой «белозубке», как ее прозвал Лев Николаевич, в которой находил много общего с Беллой, героиней Диккенса. Таня, артистическая душа, умела всем внушить любовь, щедро делилась ею с родными. У нее это получалось гораздо лучше, чем у Сони, которая предпочитала играть в куклы, вкладывая в эту игру свои смыслы. В них она находила много общего с людьми. И те и другие лишь игрушки в руках судьбы. Она еще чувствовала теплое прикосновение милых рук и губ своих близких и родных. Она вспомнила, как простилась с больным отцом в его кабинете, как прослезилась сестра Лиза, «знавшая, где бывает счастье» и упустившая его, как рыдала Таня, как перекрестила новобрачных мама, как она расцеловалась с рыдавшей няней и как под конец бросилась на шею матери и услышала ее стон. Поцелуи, слезы, рыдания, пожелания счастья — все это Соня запомнила на всю жизнь. А ее близким после отъезда оставалось только с грустью смотреть на оставленный впопыхах подвенечный наряд невесты.