Лев Николаевич вел здоровый образ жизни и был не по годам довольно свеж. Впрочем, и Софья по — прежнему хорошо выглядела. Время не тронуло ее легкого румянца, так украшавшего чуть смугловатое лицо. Блеск в глазах был по — прежнему обворожительным, а небольшой прищур ее огромных карих глаз придавал лицу особую пикантность. Она не носила ни очков, ни пенсне, чтобы не испортить своего весьма притягательного образа. В общем, Софья была на редкость моложавой, без единой морщинки на лице и весьма авантажной. Правда, несколько полноватой: сказывались ее многочисленные беременности. Но это не мешало ей производить на мужчин весьма приятное впечатление, в чем она еще раз убедилась во время своей успешной аудиенции у государя. Конечно, думала она, было бы совсем неплохо сбросить лишние килограммы. Не поэтому ли она почти не ела, а только чуть — чуть «клевала»? Ее выручала легкая стремительная походка. В общем, Софья явно знала себе цену, возможно, этим и отпугивая всех своих потенциальных поклонников. Кажется, один только Фет оказался не из пугливых, воспевал ее до конца своей жизни. Однажды уже под вечер, стоя на платформе в ожидании поезда, он резко повернулся в сторону Ясной Поляны и прокричал: «В последний раз твой образ милый дерзаю мысленно ласкать!..» — но не смог продолжить и зарыдал. Она же отвечала ему своей возвышенной дружбой. А Лёвочка не понимал их отношений и ревновал ее.
Однажды Софья решилась обо всем рассказать в своей повести «Чья вина?», в которой было много прозрачных намеков, в том числе и на мужа. Ей нравилось вскружить чью‑нибудь поэтичную голову, чтобы муж заревновал. Она частенько стала видеть грешные сны, в которых отражались ее тайные желания. Теперь Софья действительно осознала справедливость Лёвочкиных слов о том, что всякая жизнь мутна и грязна подобно реке, но все‑таки в ней есть много и чистых ключей. Не поэтому ли вода в такой реке может быть очень прозрачной? Софья постоянно жила надеждами, по утрам, смотря на мужа, она чаще видела его обновленным, пребывавшим в свежем, «утреннем» душевном состоянии, так благотворно сказывавшемся и на ней. Она восхищалась его стойкостью, не позволявшей поддаваться фимиаму, идущему от его многочисленных почитателей. Он выдерживал этот настой очень достойно, не задыхаясь. В такие минуты прозрения Софья хорошо понимала свою совсем непростую миссию — быть женой гениального человека. И с еще большей энергией бралась за переписывание рукописей мужа, охотно распределяя их между собой и дочерьми, одновременно задумываясь над тем, почему их красавица Таня до сих пор не замужем. Софья искала причину в себе, объясняя это тем, что сама ни к кому из многочисленных претендентов на руку дочери симпатии не испытывала. Она была убеждена, что если мать питает какие‑то теплые чувства к жениху дочери, то брак будет непременно счастливым. Своим добрым расположением к женихам дочерей она не могла похвастаться. Так, например, Павел Бирюков, один из ухажеров Маши, вызывал в ней недобрые чувства. А может, ей стоит сменить гнев на милость и позволить дочери выйти замуж? На эти вопросы у нее не было однозначных ответов, как и на вопрос: доколе Таня будет продолжать кокетничать с молодыми людьми, то с Мишей Стаховичем, то с Мишей Олсуфьевым? Сколько можно? Пора бы остановиться на ком‑нибудь из них. Правда, Стахович очень настораживал Софью, о чем она не раз говорила Тане. Ей не нравились его расточительность, широкие жесты, разбрасывание денег направо и налево, даже лакею он мог спокойно отдать золотой. Ей так хотелось, чтобы сама дочь перестала быть
Теперь Софья полюбила по утрам высаживать деревца у Нижнего пруда, которые выкапывала то в Чепыже, то в Елочках. Но однажды она пришла в ужас от увиденного: от ее тщательной работы не осталось и следа. Все деревца были вытоптаны стадом деревенских коров. Было так жаль напрасно затраченных усилий. Софья строго — настрого приказала дворнику Василию лучше следить за порядком у дома, гнать деревенских коров вон из усадьбы. Что ж, она пожинала плоды благодетельного мужа, позволявшего все делать мужикам и бабам в собственном имении. Как же он избаловал народ! — не раз изумлялась Софья.