Софья Толстая

Она часто грустила, ей явно кого‑то не хватало. Конечно же милейшего Леонида Дмитриевича Урусова. Воспоминания о нем спасали от неуютного одиночества. Как все‑таки избаловал ее этот утонченный князь своим участием и преклонением! Какой контраст с холодностью и безучастностью строгого мужа. Недавно в Ясной Поляне побывала вдова Урусова, приехавшая к ним вместе с двумя своими дочерями. Как она растерзала душу Софьи своими рассказами о покойном муже. На нее нахлынул поток воспоминаний, теперь она видела князя словно живого, сидевшего здесь, с ними за столом и просившего, чтобы она полюбила его «бэдную» жену. Урусов проговаривал все это с характерным, только ему одному присущим акцентом, так нравившимся ей. Парадоксально, но она действительно испытывала нежные чувства к его бедной жене, а особенно к его дочери Мэри, похожей на своего отца и к тому же прекрасной музыкантше, игравшей так, что сердце Софьи разрывалось на части. А вдова, глядя на нее, призналась: «Jamais il n’aurait ose vous pour se l’avouer, et il aimait trop le comte pour se l’avouer meme a soi‑meme» («Но он никогда не посмел бы признаться в своей любви, и он слишком любил графа, чтобы признаться в ней самому себе». — Н. Н.). Так она поведала Софье о любви покойного князя к ней, которую он любил гораздо больше, чем Лёвочку. Вдова была благодарна Софье за то, что та одарила ее мужа радостью, дружбой, участием и заботой. Действительно, у нее с князем были особые, очень возвышенные отношения.

Что еще она могла запомнить из своей долгой семейной жизни? Тотчас же на ум приходили постоянные тревоги на счет переваренных или, напротив, недоваренных кушаний и угощений, воспринимавшихся ею как‑то особенно преувеличенно и ответственно, а если что‑то случалось в жизни светлое и прекрасное, то почему‑то проскальзывало незамеченным мимо нее. Так прошли, точнее пробежали, ее многие годы в замужестве. Однообразно протекали дни за днями, без энергии и вдохновения, все больше по инерции. Вспоминая и осмысляя прожитое, Софья с горечью отмечала, что была создана вовсе не для затворничества, а совсем для другого, тогда куда ярче могли бы расцвести ее таланты. Только воспоминания о князе хоть как‑то успокаивали затаившуюся боль сердца. И хотя бы на миг она переставала ощущать себя жужжащей в паутине мухой, случайно попавшей туда, где паук высасывал ее кровь.

Романтические чувства окрыляли Софью. Однако романтика быстро выветрилась под натиском повседневности. Теперь снова и снова она рассказывала многочисленным гостям, среди которых были Самарин, Бестужев, Давыдов, всех не перечесть, о своем визите к государю. Ей даже казалось, что из‑за этого они и приезжали в Ясную Поляну. Она увлеченно, почти заученно, делилась впечатлениями о венценосном приеме. А в глубине души ей было жаль этих людей, которые даже не догадывались об истинной причине ее посещения высочайшей персоны. На самом деле она жаждала сатисфакции, которая позволила бы ей реабилитировать себя. Она прекрасно понимала, что публикация «Крейцеровой сонаты» бросает тень на жену автора. Теперь ее многие жалели. Даже сам государь не сдержался и сказал: «Мне жаль его бедную жену». Сейчас Софья для всех, как метко подметил дядя Костя, ипе victime (жертва. — Н. Н.), которой она больше не хотела быть. Поэтому Софья пожелала всем, а особенно своему мужу, доказать, кто она такая на самом деле. Ведь он всегда стремился непременно унизить ее. Отправляясь в Петербург, она уже заранее предвидела свой успех. И предчувствия не обманули ее. Она произвела фурор, обворожив самого государя своим обаянием, тактом и умом. Она смогла добиться, казалось бы, невозможного: разрешения на публикацию запрещенной скандальной повести мужа. К тому же, как ей поведала фрейлина Александрин Толстая, царь нашел Софью искренней, простой, симпатичной. Он не подозревал, что она была еще так молода и прекрасна. Софья торжествовала! Она сумела упросить самого царя (!) и сделала это легко, изящно, вдохновенно. Это не было пустым хвастовством. Уже в ближайшие дни должен был выйти тринадцатый том полного собрания сочинений с «Крейцеровой сонатой», из‑за которой и возник весь сыр — бор. Софья была намерена послать этот том государю, вложив туда фотографии своей большой семьи, о которой он столько ее расспрашивал. А Лёвочка как‑то искоса поглядывал на жену, ему явно были неприятны ее заискивания перед государем, вся эта эйфория от успеха. Он даже чуть не наговорил ей гадостей, но вовремя сдержался.