— Проклятие! Может, ты объяснишь наконец, в чем дело? Что, я уже недостаточно хорош для тебя, да? Да ты помнишь, с кем говоришь! Я наследник Оттоманов! И у тебя язык поворачивается сказать, что тебе со мной скучно?!
— А я ничего такого и не говорила! — самым невинным тоном пропела Сафия.
— Во имя Аллаха, признавайся — неужели ты неверна мне?
— А что, это была бы неплохая шутка, верно? Изменить тебе тут, за этими толстыми стенам, где на каждом углу торчит мрачный евнух, а твоя досточтимая матушка шпионит за мной с утра до ночи? Стоит мне только нос высунуть за дверь, а она уже тут как тут!
— Ну, знаешь, еще ребенком я слышал много рассказов о всяких гаремных штучках! Так что можешь не морочить мне голову. Мне известно, что иногда такое случается. И в гарем можно пробраться — например, в корзине с бельем.
— Можешь мне поверить, если бы я вздумала обзавестись любовником, то выбрала бы себе такого, который не унизился бы того, чтобы позволить запихнуть себя в корзину с грязным бельем! Нет, мой господин, у меня нет любовника, хотя… Надо признаться, иной раз мне случалось поглядывать с тоской на блюдо с огурцами! Они такие длинные, такие прохладные… ммм… Возможно, это не такой уж грех, верно? Я имею в виду, когда женщина удовлетворяет себя сама, без муж…
— Шлюха! Грязная, продажная потаскуха!
Я услышал, как кормилица сдавленно ахнула. И тут же замолкла, словно у нее судорогой сдавило горло. Вероятно, подозвав малыша к себе, она попыталась зажать ему уши, чтобы он ничего не слышал.
Сафия звонко рассмеялась:
— Возможно! Ну, и что ты теперь будешь делать? А? Что ты собираешься делать, я спрашиваю? Шлюха я или не шлюха, но я как-никак мать твоего сына, твоего первенца! Мы с тобой связаны навечно, мой дорогой повелитель! Так что ты намерен делать — прикажешь придушить свое драгоценное отродье? Или сделаешь это собственными руками?
— Спаси нас, Аллах! — в ужасе простонала кормилица.
— Ну уж нет! Но ты забыла, что я могу взять другую женщину. Любую чертову женщину из этого чертова гарема, если захочу! Вообще любую — в этой стране, да и во всем мире, коль на то будет моя воля!
— А мне плевать, слышишь?! Хоть всех! Меня это не волнует!
— Тебе все равно?!
— Абсолютно! Все равно я останусь матерью твоего перворожденного сына! И сколько бы у тебя ни было женщин, все равно я останусь первой, кому удалось заставить подняться твой сморщенный стручок! Потому что до меня ты вообще не знал, для чего он тебе!
— Я покажу тебе, сука! Я возьму любую женщину! Прямо здесь, у тебя на глазах! Да вот эту хотя бы! Можешь полюбоваться, как я это сделаю!
— Какую женщину? Эту дуреху-кормилицу?!
— Да, провалиться мне на этом месте! Я сделаю это! Я смогу, и я это сделаю!
— Господин! Господин! — пронзительно заверещала кормилица.
Сначала мне показалось, что она просто перепугана до смерти, но потом я понял: она кричит от боли.
А то, что происходило в
Поэтому я молча стоял и слушал. Волосы зашевелились у меня на голове, когда моего слуха коснулся жалобный стон несчастной кормилицы.
— Господин, прошу вас! Пожалуйста, не надо! Нет, господин, нет, умоляю…
Ей вторили жалобные всхлипывания малыша. Вероятно, он по привычке уткнулся ей в живот. Попытавшись представить себе эту сцену, я содрогнулся. И слышал, как Сафия тщетно пытается успокоить его. Видимо, ей это не удалось, поскольку почти сразу же раздался ее издевательский смех.
— Ты плачешь, мой маленький львенок! Не плачь! Лучше посмотри на своего отца: полюбуйся, как он зарылся носом в кучу тряпок, словно бродячая собака, что роется в отбросах на улице!
— Сука! — взревел Мурад.
Внезапно дверь в комнату с треском распахнулась, и я едва успел отскочить в сторону. Кормилица, с мертвенно-белым, застывшим, как у покойника, лицом, вылетела из комнаты и бегом ринулась куда-то под лестницу, где она могла забиться в какой-нибудь уголок и почувствовать себя в безопасности. Я сокрушенно покачал головой — выглядела она ужасно. Больше всего женщина смахивала на дохлую крысу, не доеденную кошками и провалявшуюся где-нибудь никак не меньше недели. Жилетка ее была расстегнута, кое-где не хватало пуговиц, а шальвары спустились почти до половины тощих бедер, но она, по-видимому, даже не заметила этого.
— Ты не единственная, — хрипло прорычал Мурад. — Я могу взять себе любую женщину! Слышишь, любую! Где угодно и когда угодно!
— Да, конечно, только тебе придется немало потрудиться, иначе все они сбегут, как сбежала эта, прежде чем ты добьешься своего! — насмешливо бросила она в ответ.
Ребенок пронзительно взвыл.
— Убери этого маленького паршивца с моих глаз, иначе…