София слышит зеркала

Эльба, красивая и важная, безмолвно протекала под мостами и переходами. Люди спешили по своим делам, высокие здания молчаливо взирали на предрождественскую суету гамбуржцев. Только-только начали украшать магазины и дома, но в воздухе уже стоял запах праздника: хвои, конфетти, игрушек ручной работы и тканей карнавальных костюмов. Все это будет очень скоро. Но еще не сейчас.

Крампе стоял на мостике и, опершись руками о гладкие холодные перила, задумчиво смотрел в воду. С наступлением Рождества дел всегда прибавляется. Да и прямыми обязанностями пренебрегать не стоит. Помогать зеркальщикам — это неплохо — всегда под рукой море энергии, как светлой, так и темной, но… Крампус есть Крампус. А ночь с пятого на шестое декабря уже не так далеко. Поэтому стоит немного отодвинуть в сторону дела мирские, пусть и потусторонние, и заняться Рождеством. Плохие дети ждут, а уголь и цепи давно подготовлены.

Из спокойных вод Эльбы вынырнула симпатичная никса и, соблазнительно улыбнувшись, послала Крампе воздушный поцелуй. Он оценил красотку и даже прикинул возможность заглянуть в гости.

В конце концов, не все время же смотреть за этими бестолковыми смертными? Так, чего доброго, можно и в няньку превратиться. А это уж по части Клауса — пусть он возится с маленькими миленькими людьми, умудряющимися каждый раз вляпаться в очередную неприятность, которую можно было бы прекрасно и изящно обойти.

Совесть? Нет, не слышал.

Никса махнула рукой и скрылась в водах Эльбы. Женщины. Они такие непостоянные, что человеческие, что иных рас, эх.

Крампе заслышал звук приближающихся шагов. При этом возникло ощущение, что идет кто-то тяжелый, но прекрасно умеющий маскировать свои шаги. Посмотрев направо, Гюнтер увидел приближавшего коренастого мужчину в темно-зеленом костюме. На голове находилась фетровая шляпа с узкими полями, в руках — полупрозрачные бидоны с водой. Конечно, можно было бы поспорить по поводу их содержимого, однако Крампе прекрасно знал — там только вода.

Мужчина остановился возле Крампе, внимательно осмотрел его с ног до головы с дивно сосредоточенным выражением лица. Зеленые глаза словно пронизывали насквозь, а россыпь веснушек на белой коже горела бледным золотом, теплым таким, солнечно-весенним.

— Стоишь, — укоризненно сказал он, не соизволив вдаваться в подробности.

Крампе принял совершенно независимый вид и картинно закатил глаза. При этом руки быстро сложил за спиной. А потом и вовсе принялся насвистывать незатейливый мотивчик.

— Брось, — тут же осадил его мужчина. — Это будешь никсам свистеть, какой ты хороший. Я все вижу и так.

Крампе притворно вздохнул:

— Ханс, вот как с тобой общаться? Чуть что не так, и ты сразу принимаешь меры. Не так стоишь, не так свистишь, не…

Тот фыркнул. Посмотрел по сторонам и выпустил бидоны из рук. Правда, те так и остались висеть в воздухе. Полез в карманчик темно-зеленой куртки со светло-коричневыми вставками и вынул трубку. Маленькую такую, деревянную, почерневшую от времени. Что-то еле слышно прошептал, и из нее вырвался изумрудный огонек, а ноздрей Крампе коснулся аромат смолы, хвои и хорошего табака.

— Рассказывай, — велел он. — Что у нас происходит? Только прошу: четко и красиво. Я — бедный водонос, поэтому не могу растрачивать время просто так.

— А у нас что-то случилось с водоснабжением? — всем видом показывая участие, поинтересовался Крампе, покосившись на висевшие в воздухе бидоны.

Куда Ханс Хуммель их тянет — лучше не спрашивать. Ему все равно виднее. С давних-давних пор, конечно, кое-что поменялось, но в целом суть осталась прежней. Разве что с ведрами теперь особо не походишь. Да фасон шляпы пришлось сменить, мода диктует свое.

Легендарный водонос — символ Гамбурга и такой же хранитель города, как Данила Александрович, встреченный в Херсоне. Шутить что с тем, что с другим не стоит. Особенно на их территории. Будучи в соседних городах — еще туда-сюда. А тут потом можно и костей не собрать, не глядя на то, что ты не простой человек.

— А у нас зеркальщики, — ответил Крампе, наблюдая, как возле бидонов крутится зеленоватое сияние — покров невидимости, не дающий обычным людям разглядеть висевшие в воздухе предметы.

Хуммель оставил трубку, которая тут же повисла в десятке сантиметров от него. Снял шляпу и пригладил рыжеватые волосы, потом вновь водрузил головной убор на место.

— Хорошо, — одобрил он и подхватил трубку. — Но надо детальнее. Что за проблемы возникли, почему мой любимый Лайсхалле на ушах, а местные музы угрожают отставкой?

Крампе заворчал нечто крайне неприличное, характеризуя тонкую душевную организацию бестелесных работниц искусства.

— Ну, полно-полно. — Хуммель похлопал его по плечу. — Рассказывай.