Софийские рассказы

Как известно, некоторое время я работал в госхозе. И поскольку руководство решило, что я разбираюсь в проблемах сельской жизни — а по происхождению я был из крестьян, — меня сразу же направили на работу, связанную с коллективизацией. Впрочем, речь не шла ни о коллективизации, ни о колхозах. Говорили о трудовых кооперативных земледельческих хозяйствах. Я выучил наизусть устав и старался соблюдать «принцип добровольности». В нашей жизни существует много принципов, рассуждал я тогда, но мы как-то чересчур часто надоедаем с ними людям, потому что, наверное, недостаточно убеждены в эффективности их действия. Я, например, не был тогда уверен, что принцип добровольности заставит крестьян вступать в ТКЗХ, и сказал на одном из инструктивных совещаний, что нужно прибегнуть к диктатуре пролетариата. Некоторым стало смешно от этого моего высказывания, а секретарь по пропаганде и агитации, который учил нас, как убеждать народ, даже воспринял это как личное оскорбление. Видимо, он подумал, что я над ним подшучиваю, и сделал неожиданные выводы, обвинив меня неизвестно почему в преклонении перед мелкобуржуазной стихией. Я снова взял слово. Развил тезис о том, что наш крестьянин еще не созрел для коллективной жизни, следовательно, мы вряд ли добьемся того процента коллективизации, который нам был поставлен околийским комитетом, если не прибегнем к диктатуре пролетариата. Коллеги мои снова засмеялись. Я был обижен их поведением. Должны же мы, в конце концов, говорить откровенно?! Лицемерие не присуще коммунистам. И я повел речь против лицемерия.

Сколько я говорил, не помню, но меня прервали, сказав, что я напутал в терминологии. Нужно было говорить не «яловые коровы», а как-то по-другому; вместо слова «наряд» надо было говорить «государственные поставки» и так далее. Одним словом, на этом собрании меня назвали капитулянтом. И так как я замолк от смущения, а физиономия моя была, как обычно, «вызывающей», когда я молчал, то всем стало ясно, что я виноват. Начались выяснения. Оказалось, что и в прошлом я позволял себе подобные высказывания… Снежный ком сомнений стал расти и превратился в лавину. Через месяц меня уволили из госхоза, исключили из партии и направили на низовую работу в авторемонтную мастерскую, где я постиг профессию слесаря-ремонтника и получил право водить любого вида легковые и грузовые машины. Технику я любил и с новой профессией освоился быстро. Может быть, и здесь я смог бы выдвинуться, но однажды в мастерской возник пожар. Подозрение сразу же пало на меня. Припомнили мне и яловых коров, и наряды, и исключение из партии… Я устал от того, что без конца мне приходилось писать свою автобиографию, и решил молчать. А поскольку моя физиономия… Потом меня выдворили на принудительную работу, где все работали молча. Вот в это самое время моя жена и развелась со мной «в связи с целесообразностью»… Во многих семьях случилось такое…

И вот сейчас я снова должен был писать свою автобиографию. Я не знал, выдержу ли это испытание, но решил сказать им прямо, что не желаю больше заниматься своей собственной персоной.

Я оставил машину на автобазе и предупредил бригадира Иванчева, что иду в завком. Он посмотрел на меня подозрительно, и я, чтобы рассеять его подозрения, сказал, что скоро вернусь, поскольку речь идет всего лишь о самой обыкновенной справке. Иванчев скептически усмехнулся.

— Чего ухмыляешься? — спросил я его довольно зло.

Однако не следовало бы мне так с ним разговаривать. Он все же мой начальник, а я на автобазе работаю недавно.

— Я вовсе не ухмыляюсь, — ответил он мне, — а ты почему такой нервный?

— Я не нервный. Наоборот!

— Что-то не видно!

— Что ты этим хочешь сказать?

— Ничего.

Я больше не стал с ним задираться, но было похоже, что гнев его еще не прошел, потому что он тут же подошел ко мне и сказал, что «график надо соблюдать…»

— Все остальное — работа на дурака! — закончил он.

Я подумал, что он хочет упрекнуть меня в том, что я не соблюдаю законов нашей страны, или еще в чем-то, и громко засмеялся, сделав вид, что мне весело от сказанной им глупости, и тут же отвернулся, чтобы не дать ему возможности продолжить разговор. Потом сразу направился к административному корпусу, где находится завком.