Софийские рассказы

Что-то крича, бежал я через акациевую рощу, но эхо моего голоса терялось в темноте, словно вокруг меня расстилалась пустыня…

Сколько я бежал, не помню, но, когда вернулся в гостиницу, было уже за полночь…

Я вошел в комнату и включил свет. Все спали. Спал и мой однофамилец. Он отвернулся к стенке, и я не мог видеть его лица. А может быть, он притворился, что спит? Я посмотрел на его одежду, небрежно брошенную на стул. Заглянул под кровать и увидел его ботинки — на них были песок и грязь. Тотчас же погасил лампу, чтобы не разбудить его.

Нет, пьян я не был. И то, что я увидел, не было ни сном, ни галлюцинацией.

На следующий день я решил пойти на завод и забрать написанную мной рекомендацию. Моя подпись не должна стоять под ней.

Завернувшись в одеяло, я долго лежал без сна. А на улице в ветвях деревьев возле гостиницы заливались соловьи.

6

Ночь медленно катилась к утру. Меня пугали мои руки, холодные и безжалостные, как свинец. Я знал, что они могут снова привести меня в тюрьму, если я не поспешу уйти из комнаты до того, как встанут другие. Кроме всего прочего, я был голоден как зверь. Вчера вечером, пытаясь доказать в споре, что вино не положено разбавлять водой, я забыл съесть хотя бы один кебаб. Все ограничилось тремя порциями мастики…

Наскоро натянув брюки, я поплескал в лицо холодной водой и спустился вниз, чтобы поесть говяжьей чорбы. На мое счастье, только что привезли два больших бидона, от которых поднимался густой пар. Я сел в углу у окошка и с мрачным видом заказал двойную порцию, попросив положить побольше жира и жгучего перца. Вид алюминиевого солдатского котелка, в котором мне поднесли чорбу, радовал глаз. Я схватил ложку и жадно принялся за еду.

На улице позвякивали бидоны, гудел мотор грузовичка, развозящего пищу, из репродукторов уже разносилась над пробуждающимся городом песня «Говорила мама Димитру». Я быстро глотал горячий суп и чувствовал, как возвращается хорошее настроение. Не успел я взять вторую порцию, как возле меня неожиданно появился Гном. Весь его вид излучал радость. Команда «Раковский» вчера победила. В этом-то и крылась причина его счастья. Он хорохорился как петух. Я простил ему все его глупости. Потратил несколько минут на пустую болтовню. Только в конце разговора он меня заинтересовал, спросив:

— Ты знаешь, что твоего тезку назначили?

Я не сразу понял, о ком идет речь, и тогда он напомнил мне о молодом Масларском.

— Ах да! — нахмурился я и, махнув рукой, дал ему понять, чтобы он оставил меня в покое.

Однако он уселся возле меня и тоже заказал говяжью чорбу со жгучим перцем, и тоже двойную порцию, хотя был раза в два меньше меня.

— Неплохой парень, — продолжал он, раздавливая ложкой стручок перца в солдатском котелке, — с задачей справится…

— А кто сказал, что он плохой?

— Да вы же с ним сцепились из-за портмоне. Из кислородного его выгнали, потому что на танцах он вел себя не так, как надо. Сейчас он подал заявление о переходе на автобазу, в ремонтное отделение. Говорит, хочет переквалифицироваться.

— А ты что, посредником у него, что ли?

— В известном смысле — да.

— А кто тебе поручал ходатайствовать за него?

— Никто. Просто по-человечески.

— Что значит — по-человечески?

— Надо дать возможность человеку зарабатывать на хлеб.

— Человеку?

Гном глупо посмотрел на меня — мой намек не доходил до него. Он облизал ложку и сказал, что жить надо каждому.

— Надо заботиться о молодежи. Правильно?

— Правильно, — согласился я.

Он выловил из котелка последние кусочки мяса, съел их с аппетитом, а потом допил через край оставшийся на дне бульон, потому что никак не мог вычерпать его ложкой. Лишенный других радостей, Гном продолжал похваляться своей благотворительностью.

— Целый месяц без работы сидит. Стал по женщинам ходить.

— Ну и что из этого? Он молодой.

— Да, но нельзя терять чувство меры…

— А что он сделал?

— Позавчера попытался провести в гостиницу одну, извиняюсь, разведенную.

— Почему «извиняюсь»?