— Такие уж у нее нервы.
— А почему мои нервы наизнанку?
— Дело, наверное, в характере.
— Нет, не в характере, а в том, что я раб. Поэтому я и не сплю, а она спит.
— А почему я не сплю? — спросил я его вызывающе. — Я не женат, не раб, а тоже не сплю.
— Пожалуйста, не надо о тебе, — усмехнулся он. — Тут мы с тобой входим в другую зону. — Он замолчал, слегка отодвинулся от меня, так как, наверное, вспомнил, как в свое время получил от меня затрещину, и сказал уже смелее: — Брак — это рабство, дорогой!
— Хорошо, я это уже слышал… Но почему же все-таки не сплю я?
Он пожал плечами и ничего мне не ответил, но не из-за того, что не знал, что мне сказать, а потому что боялся. Я завидовал ясности его ума. Лачку ничто не смущало, и обо всем он имел твердое мнение.
На следующую ночь я снова пришел к нему на балкон. Мы опять пили кофе, и я опять просил его объяснить причину моей бессонницы, раз он такой умный и сведущий в вопросах медицины. Он красноречиво посмотрел на мои руки и усмехнулся:
— Не буду я тебе отвечать.
— Почему?
— Ты несдержанный человек.
— На этот раз обещаю тебе, что возьму себя в руки.
— А кто даст гарантию? — засмеялся он.
— Прошу тебя, будь спокоен, я тебя и пальцем не трону, — пообещал я.
— Больно уж рука у тебя тяжелая.
Это меня развеселило. Я начал смеяться, и, глядя на меня, захохотал и Лачка. Так мы и смеялись с ним, сидя на балконе, а в небе светила луна, и казалось, что и она смеется вместе с нами.
— Я тебе ничего не скажу, — повторял Лачка, — пока ты не дашь обещание…
— Хорошо, обещаю тебе…
Он задумался, покосился еще раз на мои кулаки и отошел к перилам балкона. Я отвел взгляд, чтобы не смущать его…
— Слушай, — начал он, — говорю тебе прямо: не женись на этой женщине… Не для тебя она!
— Какой женщине?
— Пожалуйста, не делай вид, что не знаешь, о ком я говорю.
Он опять покосился на мои руки и сказал:
— Она беременна. Зачем тебе нужен чужой ребенок?
Я вздрогнул, услышав это. Слово «чужой» вонзилось мне в мозг как гвоздь. Мне захотелось схватить его за грудки и сбросить с балкона.
— Только я тебя прошу, ты меня не трогай! — испуганно продолжал он. — Моей вины тут никакой нет! Говорю тебе истинную правду.
— Говори! — потребовал я. — Откуда ты узнал, что она беременна?
— Говорят.
— Кто говорит?
— Гюзелев.
— Это какой Гюзелев?
— Быстро ты забыл! Гюзелев, директор ведомственной гостиницы. Бывший директор. А сейчас он контролер в кинотеатре «Раковский».
— Что еще знаешь?
— Она на пятом месяце…
— Кому-нибудь еще это известно?
— Мне и Гюзелеву.
— А еще?
— Понятия не имею. — Он скрестил руки на груди и грустно смотрел на меня.
Мы долго молчали.
— И акушерка знает, — наконец подал он голос. И добавил, что заводская акушерка будто бы родственница жены Гюзелева. А Гюзелев частенько заглядывает в закусочную.
— Ясно! — сказал я.
Через двор проходила кошка. Мы слышали, как она вскочила на забор, а оттуда прыгнула на чердак. Лачка посмотрел на часы:
— Двенадцать. Пошла за мышами. Только вот раньше они были, а сейчас их нет. Народная власть их истребила. Это факт.
— Глупости.
— Про власть, что ли?
— Нет, я о другом.
— Да, да. — Он поерзал на стуле. — Пойдем-ка спать, а?
— Мне не хочется.
— Гюзелев мне рекомендовал одну траву.
— Знает ли еще кто-нибудь? — закричал я. — Знают или нет?
— О чем знают, о траве?
— Да нет же… об этом! Об этом!
— А, о Вакафчиевой! — Он пожал плечами: — Вроде моя жена что-то где-то слышала, но она все хранит в тайне. Никогда лишнего не скажет. Могила!
Я долго смотрел на него прищуренными глазами. Потом пожелал ему спокойной ночи и ушел к себе в комнату. Но ни ему, ни мне не стало легче в эту ночь, как, впрочем, и в следующие. Я постоянно пощипывал его, стараясь узнать, гуляет ли сплетня по всему городу или не пошла дальше нашего квартала. Зная, как чувствительна Виолета и что может произойти, когда она узнает, что обыватели перемалывают ей косточки, я начал энергично отвергать любую клевету. В конце концов решил припугнуть Лачку Векиловым.
— Ха! — ответил он. — Да твой Векилов знает обо всем, он первым узнал. Народная милиция все знает. Будь спокоен!
— Ты уверен?
— Абсолютно. Они с Гюзелевым разговаривали, и Гюзелев рассказал ему все, что слышал от акушерки.
Мы снова умолкли. Оказывается, весь город знал, только мы с Виолетой вообразили себе, что тайна сохраняется между нами. А самое страшное — все притворялись, будто это их не касалось, будто никто из них ничего не слышал. А сами стояли в тени и наблюдали за нами, чтобы удовлетворить свое любопытство: что произойдет дальше? Может быть, ее выселят?
Чем больше я размышлял, тем яснее становились мне некоторые поступки людей, живущих рядом со мной. Теперь я понимал, почему бай Драго и его жена перестали звать меня на утку, почему Векилов смотрел на меня подозрительно, а Гюзелев со мной не здоровался, словно не он, а я сидел под арестом за сводничество и разные нечистые сделки. Может быть, они думали, что Виолета ждет ребенка от меня? И о чем они только не говорили со своими женами по ночам!