Софийские рассказы

Мы подошли к ресторану и заняли столик у самого озера под плакучей ивой. Виолета питала слабость к этому дереву, как в свое время к эдельвейсам. Напротив нас сияла белизной тела обнаженная богиня с кувшином. Из него в озеро струилась прозрачная вода, вид и журчание которой приносили радость и успокоение. По глади воды в гордом одиночестве плавал белый лебедь, доставленный по распоряжению горсовета из Софийского зоопарка для украшения нашего нового города. Виолета долго смотрела на красивую птицу, потому что лебеди тоже ее волновали, как и плакучая ива. Она вспомнила даже о каком-то балете, в котором танцевала в свое время партию лебедя. Все, что она говорила, влетало мне в одно ухо, но не задерживалось в сознании, потому что я, хотя и не имел ничего общего с историей, случившейся три месяца назад, продолжал думать о ребенке, который должен был появиться на свет. Она пыталась отвлечь меня этим лебедем, заставить думать о нем, но я почти не слышал ее, когда она меня упрекала, что я мало читаю, не хожу в театр и до сих пор не видел этого балета.

— Ты права, — согласился я.

— Неужели ты ничего не слышал о знаменитом балете «Лебединое озеро»? — допытывалась она. — Как же так?

— Слышал, Виолета.

— Ну и чего же ты тогда?

— Но ведь я ничего тебе не сказал.

— В том-то и дело… Твое отношение к искусству… — Она испытующе смотрела на меня. И я понял, что она тоже думает о ребенке, а не об искусстве. И видел, что она очень несчастна…

Официант принес наш заказ, и мы начали есть.

Я искоса поглядывал на нее, боясь, как бы она снова не начала говорить об этом балете, но она, видимо, проголодалась и больше не затрагивала эту тему. Я тоже ел молча и думал о ребенке. Я так упорно думал, что Виолета угадала мои мысли.

— Я рожу его! — сказала она. — Назло всем я его рожу!

— Почему назло?

— Можешь пойти сейчас и все им рассказать? Иди!

— У меня и в мыслях такого не было, Виолета, но ты сама понимаешь, что это не может остаться в тайне.

— Конечно!.. А я и не собираюсь делать из этого тайну!.. Я горжусь этим ребенком! Он мой! Только мой!

— Конечно!

— Никто не имеет на него права! Он мой!

Она лихорадочно глотала холодное пиво и говорила:

— Никто не знает, кем он будет! Может, он станет поэтом!

— Может!

— Великим актером!

— Может!

— Путешественником!

— Все может быть, Виолета… Жизнь — это загадка…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего, Виолета.

— На что ты намекаешь?

— Я ни на что не намекаю.

— Нет, ты намекаешь, что я должна избавиться от него.

— Ничего подобного, Виолета! Ты ошибаешься.

— Нет, не ошибаюсь. Я очень хорошо знаю, о чем ты думаешь! Я рожу его, что бы ни случилось потом…

Я попросил ее сменить тему разговора. Она согласилась, но через минуту вновь начала меня упрекать в том, что я сомневаюсь в ее порядочности, и приписывать мне слова, которые я не говорил и даже не помышлял произнести.

— Ты обижаешь меня, Виолета! Я вовсе так не думаю, но считаю…

— Что у него должен быть отец, да? — подхватила она и швырнула кусочек хлеба в озеро, чтобы поманить плававшего у берега лебедя. Царственная птица изогнула шею, опустила голову в воду.

Мы с Виолетой сидели долго, пока не сместилась тень плакучей ивы и мы не оказались на солнце. Полдень давно миновал, солнце припекало, и пора было уходить. Я расплатился, и мы встали. Когда мы спускались вниз вдоль водного каскада, Виолета уже ничего не говорила. А когда мы подошли к городу, она расплакалась и сказала, что ей не хочется возвращаться туда. Я попытался ее успокоить, но она стала плакать еще сильнее и, оставив меня на дороге, вдруг свернула и пошла в сторону. Я бросился за ней, но она нетерпеливо махнула мне рукой, и я решил оставить ее в покое.

Домой я вернулся вконец расстроенный. Лачки и жены его не было видно. Я рухнул на кровать и долго пролежал так, опустошенный и обессиленный.

Все случившееся проплывало перед моим мысленным взором, начиная от ваксы, которой я вымазал туфли утром, и кончая невероятной историей, услышанной на кладбище. Да, сомнений не было. Я был обречен служить Виолете. Мы были словно связаны единой цепью. Но почему? Почему? Незаметно для себя я уснул и проспал беспробудным сном до полуночи. Когда проснулся, в мое окно светила луна. И мне вдруг показалось, что это вовсе не луна, а лицо Виолеты. Я в страхе спрятался под простыню, но лунный свет проникал и через ткань, и я очень ясно видел круглый диск, который, казалось, хотел вкатиться через окно прямо ко мне в комнату. Я сбросил простыню, вскочил с кровати и направился к окошку глотнуть свежего воздуха. Высунув голову в окно, я услышал, как кто-то тяжело вздохнул. Это был Лачка, мучимый своей неистребимой бессонницей. Он стоял на кухонном балкончике. Я снова лег. Луна продолжала следить за мной в окно словно живая.