Согрей мое сердце

«Харрингтон» был меньше, чем «Чатсфилд» и походил скорее на небольшую, по-домашнему милую церквушку, нежели на строгий величественный собор. Ей сразу же стало комфортно в «Харрингтоне», когда она въехала сюда прошлым вечером, чего не было в роскошном «Чатсфилде» даже с Тео. Однако выкинуть из головы чертов номер для новобрачных Холли не могла. Она-то думала, это умный поступок. Способ продемонстрировать, что она держит Тео на крючке. Хотя, если честно, молодая женщина надеялась, что какое-нибудь отдаленное эхо проведенного вместе времени смягчит его.

Но все стало только хуже.

Мысли о Тео всколыхнули воспоминания о проведенном там вместе с ним месяце. Они захлестнули Холли, как волны во время шторма, мощные, несущие смерть и разрушение. Они разбередили раны, принесли боль, заставили ее снова желать Тео и напомнили об одиночестве. Она четыре года искала способ добиться встречи с ним, наконец сказала ему правду, однако все еще оставалась одна.

Холли не знала, с чем связано растущее внутри давление, грозившее взорваться и разнести ее на куски в сдержанном и элегантном лобби «Харрингтона». Однако она хорошо понимала, что ей нужно поскорее спрятаться от посторонних глаз. В мире нет ни одного свободного от папарацци места. Не тогда, когда речь заходит о Тео, а ведь она по-прежнему носит его фамилию. Пока носит… Холли убеждала себя, что это еще один способ давить на Тео, но правда была очевидна, а посему можно было перестать притворяться хотя бы перед собой.

Она оставила его имя, потому что не хотела его отпускать.

«Имя Тео еще не означает, что ты принадлежишь ему, – произнес ей негромкий голос, снова напомнивший ей отца. Громкое рыдание едва не вырвалось у нее из горла прямо в ярко освещенном лобби. – Ты когда-то принадлежала. Но ты, малютка, решила побегать».

Только сейчас, когда Холли очутилась в окружении обломков своего брака, ей пришло в голову, что она не знала, какова была жизнь Тео, как он провел эти годы.

А она жила одна, скучая, и должна была бы с этим свыкнуться.

Холли поднялась в свой уютный номер, устало разделась в спальне, положила платье на кровать, выдернула шпильки из прически и тряхнула головой. Тяжелая масса волос окутала ее. И только в этот момент у нее возникло ощущение, что дыхание выровнялось и стало легче дышать, а ужасное, грозящее задушить ее чувство ослабло.

Хотя бы на мгновение.

Взгляд на маленькие золотые часики на руке показал, что сейчас меньше чем половина одиннадцатого. Холли напомнила себе, что ее организму нужно восстановить силы, как бывало всегда, когда она совершала долгий, утомительный перелет из Техаса в Европу. Она позвонила в кухню отеля и заказала поздний ужин. Холли продолжала сваливать вину за то, что произошло, и за собственную неконтролируемую реакцию на Тео на изменение часовых поясов и на вино, которое она пила, ожидая его появления.

«Завтра мне будет лучше», – внушала она себе. Холли поступала так всю жизнь: когда изо всех сил старалась помочь отцу сохранить их старое ранчо, хотя само по себе оно не представляло ценности; когда она наконец признала тот факт, что ее мать, сбежавшая со звездой родео средней величины, когда ей было шесть лет, не собирается возвращаться и загладить свою вину.

Она точно так же убеждала себя в первые дни после того, как оставила Тео и покинула Грецию, думая, что это ее убьет, – настолько невыносимой была терзавшая женщину боль. И пусть новый день не слишком смягчал эту боль, Холли, стиснув зубы, ждала, что когда-нибудь облегчение наступит. Правило жизни, которое она для себя вывела, в том и заключалось: держаться и верить, что когда-нибудь станет лучше, пусть даже для этого необходимо подождать.

Почему бы этому правилу не сработать и сейчас?

Холли съела изысканный ужин, который ей принесли, сидя на маленьком балконе, окруженная магией ночной Барселоны. Жизнь и ритм этого города ощущались и ночью. Она даже могла сказать, какой у них вкус. Холли закрыла глаза, откинула голову назад и позволила городу заключить ее в невидимые объятия. Отведав восхитительные блюда местной кухни, чей вкус не могли заглушить даже потрясения сегодняшнего дня, она опустилась в роскошную ванну на ножках в виде когтистых лап и позволила себе лежать в ней, пока не вернулось некое подобие спокойствия, а кожа не сморщилась от влаги.

Было уже за полночь, когда Холли расчесала волосы, втерла крем в тело и заползла в постель, уверенная, что она провалится в сон, стоит ее голове опуститься на подушку.

Но этого не случилось. Она лежала на удобной кровати, бездумно глядя в потолок.

Тео здесь. В этом городе.

Не с ней.

В каком-нибудь баре, в окружении жарких испанских красавиц, пылая яростью, как и четыре года назад.

Это было невыносимо.