Согрей мое сердце

Обхватив себя руками, слишком уставшая, чтобы бороться, Холли позволила прошлому взять над ней верх. Она вспомнила свое грустное одинокое детство, проведенное в отдаленном районе Техаса, на ранчо, где она жила с отцом и с призраком женщины, которой они были не нужны.

Ее ранние воспоминания были неотделимы от бесконечных обязанностей по дому, чувства вины и стыда оттого, что она не нужна своей матери. Ведь мать не взяла ее с собой и даже не поддерживала с ней связь, хотя бы изредка. Отец никогда не любил ее так, как любил свой клочок земли и женщину, которая бросила его, предоставив заживо гнить на ранчо.

В груди Холли закололо. Сделав вздох, который граничил с всхлипом, она прижала руку к груди и принялась массировать ее.

Нет, отец ее любил. Любил так, как умел, она это знала. Тем не омертвевшим кусочком сердца, который у него еще оставался.

Но Тео был прав. Любовь отца кровоточила. Это была безнадежная любовь. Он просто доживал свою жизнь, цепляясь за любовь, которая не приносила ему ни тепла, ни радости, ни удовлетворения, ни счастья – ничего. Это была любовь к той, что ушла, а не к той, которая осталась с ним.

И Холли никогда не соперничала с его любовью к ее матери. Она никогда не подвергала сомнению право отца жить именно так. А ведь это… это было неправильно. Но она продолжала хранить верность отцу и сделанному им выбору. Да, отец был хорошим, порядочным и глубоко несчастным человеком. Он учил ее быть честной и справедливой. Только… Холли вдруг поняла, что он относился лучше к другим людям, чем к ней, своей единственной дочери.

Впрочем, поспешила она найти ему оправдание, люди – сложные, противоречивые, непредсказуемые существа. Гейб Холт был молчалив и суров. Он был упрямым и жестким, как та проклятая земля, которая подрывала его силы из года в год. Но он продолжал цепляться – за ранчо, за сбежавшую жену – с упорством, достойным лучшего применения. Впрочем, теперь Холли затруднялась сказать, что владело им больше – любовь или ненависть. Может, любовь подпитывала ненависть, а может – наоборот.

– Хватит! – яростно прошептала она, обрывая замкнутый круг мыслей, сама не зная, к кому обращается.

Разве что к призракам своего прошлого? К какому-то голосу в голове, твердящему, что она не может быть счастлива, чтя память о человеке, вырастившем ее? Почему только боль является доказательством любви?

Еще было светло. И тепло. А она замерзла.

И Холли не забывала, что во всем виновата она сама. Не важно, что сделал Тео, – это следствие ее поступков.

Потому что любовь Тео – глубокая и страстная – зародилась в нем сразу, как только они познакомились. Доказательства? Он пошел против своей семьи, не слушал злобных выпадов в ее адрес. До встречи с ней он слыл тем еще донжуаном, но потом перестал даже смотреть на других женщин. Ее страх потерять себя, стать копией своего отца и породил кошмарную ложь, которая привела к краху их любви.

Только сейчас Холли поняла, что она боялась избавиться от боли.

Боль въелась в нее, как морская соль в жителей побережий. Боль стала ее постоянной спутницей, ее вторым «я» с тех пор, как она начала что-то понимать. Она так глубоко проникла в нее, что Холли начала отождествлять себя с этой болью. Без нее она не знала бы, кто она и зачем живет.

Молодая женщина выпрямилась и вытерла слезы. Она расправила блузку, которую Тео не так давно расстегивал с бесконечным терпением.

Ее голос звучал ясно и четко, когда она попросила водителя развернуться и отвезти ее обратно в город.

В «Чатсфилд». К Тео.

Если он согласится принять ее.

Глава 11

Никакого продуманного плана у Холли не было. Она вернулась в отель, оставила багаж носильщикам и застыла среди блестящего мрамора, сверкающих люстр и прочей роскоши.

«Я тяну время», – призналась она себе.

Ее кольца поймали и отразили свет люстр, приковывая к себе взгляд. Холли принялась рассматривать их так же, как в первый раз, когда Тео надел их ей на палец на одинокой скале, о которую разбивались волны Эгейского моря. Она вспомнила, как переливались камни, такие яркие и радостные, словно им передалось ее счастье.

Эти кольца были не просто драгоценностями, не только безупречно ограненными камнями в изящной оправе. Они были как клятвы, отлитые в металле.

Клятвы, данные ими на бракосочетании, тоже должны были стать вечными…

Пусть она не сдержала свои клятвы, но кольца по-прежнему у нее на руке. Она никогда с ними не расставалась, ни разу за эти годы. Не могла. Наверное, подсознание таким способом пыталось достучаться до нее, помочь ей осознать правду.

Пора извлечь из этого пользу. Давно пора.

Холли зашагала к лифтам и услышала греческое проклятие, произнесенное низким глубоким голосом, который она узнала бы везде. Голос этот заставлял ее трепетать. Так было всегда. И будет всегда.

– Позвольте мне кое-что прояснить, – вдалбливал Тео растерянному сотруднику отеля. – Мне плевать на Спенсера Чатсфилда, на его жизнь и на недопустимое поведение его служащих. Я хочу…

Холли сразу уловила тот миг, когда он ее увидел. Его взгляд разжег пожар в ее теле.