Согрей мое сердце

Холли лишь рассмеялась в ответ. Но это был не тот неповторимый смех, от которого у него появлялось ощущение, что он засунул пальцы в электрический штепсель. Этот смех принадлежал Холли Цукатос. Он был более сдержанным и куда менее радостным, зато подходил для благотворительных вечеров и официальных мероприятий в строгой одежде. Однако даже этот смех резанул его, как нож.

– Какое милое приглашение, – проворковала она. – Но, пожалуй, я его не приму. Я внизу, в ресторане, если ты хочешь со мной поздороваться. После стольких-то лет! Так, небольшое вступление к нашему бракоразводному процессу. Разве мы не должны решить наши проблемы, как следует взрослым людям?

– На глазах у всех? – Тео понадобилась вся его выдержка, над которой он долго работал, чтобы не броситься к двери, словно его тянули за невидимую веревочку, оборвать которую было не в его власти. – Думаешь, это мудро?

Холли опять рассмеялась, и в этот раз смех был низкий, горловой. Его пальцы сжали телефон, а тело напряглось, потому что он слишком хорошо помнил этот смех. Он был для Тео как физическое прикосновение. Он напоминал о ее шаловливых пальчиках, ласкающих его. О том, как она обвивала его ногами, когда он подводил их к невидимой вершине, с которой они оба срывались в головокружительный полет, не помня себя. Да, тогда Холли смеялась точно так же.

Что-то слишком хорошо он все помнит. Каждая вещь, на которую Тео бросал взгляд, служила напоминанием о том, как счастлив он был здесь.

– В наших отношениях не было ничего мудрого, Тео, – услышал он голос Холли и даже моргнул, потому что – он не ослышался? – ему почудилась в нем грусть.

Но, конечно, такого быть не может. Это всего лишь продукт нахлынувших воспоминаний и теплого испанского вечера, дыхание которого проникало в открытые окна, заставляя его принимать желаемое за действительное.

Тео не сразу понял, что Холли отключилась. Это подействовало на него как удар хлыста, заставив зашагать к двери раньше, чем включились мозги.

Отделанный золотом лифт бесшумно доставил Тео в лобби. Едва обратив внимание на сдержанную элегантность постояльцев отеля, на туристов, делавших фотографии мраморного пола, на зовущий к себе бар, он решительно направился к ресторану. Не стал Тео задерживаться и у столика метрдотеля. Он прошел мимо, сканируя зал.

И наконец увидел Холли.

Ноги его приросли к полу. Что было весьма кстати, потому что ему не помешает собраться с мыслями и не позволить зову тела заглушить голос здравого смысла, как это произошло в первый раз.

Стоило его взгляду упасть на нее, как он понял: она по-прежнему красавица. Этого Тео отрицать не мог, несмотря на пылавшую в нем ярость.

Одного взгляда на Холли для любого здорового мужчины было достаточно, чтобы переключить мысли с еды на утоление совсем иного голода. Она выглядела неотразимо в идеальном платье, отлично обрисовывающем ее бесподобную фигуру и в то же время придающем ей вид королевы – величественной, недостижимой, утонченной аристократки. Ее глаза были устремлены на улицу, поэтому она его не видела. Одна ее ладонь подпирала миленький узенький подбородок, другой рукой Холли сжимала ножку бокала с вином. Стоило Тео заметить, что на пальцах этой руки она по-прежнему носит два кольца, которые он надел на нее, как кровь бешено застучала у него в висках.

Вид этих колец сразу напомнил ему – неумолимо, почти болезненно – о том солнечном дне на Санторини. Покинуть постель незнакомки в полдень тогда для него было вполне естественно. Тео не сразу направился на семейную виллу, чтобы отложить очередное нравоучение своего недовольного отца, чьим мнением он пренебрегал уже несколько лет, когда понял, каков на самом деле Деметриус. Тео поднялся на холм в свой любимый ресторан, дабы развеять воспоминания об очередной затянувшейся бурной ночи.

Там он и встретил Холли, с ее неповторимым смехом и чарующей невинностью, которая изменила весь ход его жизни.

Ее поза была точно такой же, как сейчас.

Тео приближался к ней, как хищник к пугливой добыче, потом остановился. Он заставил себя сделать глубокий вдох и начать думать. Все это – очередной спектакль, который Холли срежиссировала с одной целью: добиться своего, по-прежнему за его счет. Она выбрала столик у открытого окна, выходящего на оживленную улицу, и Тео подозревал, что все это неспроста, что таков ее план.

Должно быть, она считает, что так ей удастся контролировать ход встречи. Контролировать его.

Тео решил сыграть в игру, которую она ему навязала, но на своих условиях.

Он неслышной пружинистой походкой преодолел разделявшее их расстояние и бесшумно скользнул на стул напротив Холли. Он накрыл ладонью ее руку, которой она сжимала бокал, и, словно перенесшись в прошлое, притянул его к себе, прильнул губами к тому месту, где остался след ее губной помады. Затем Тео взглянул на нее.

Однако выражение ее голубых глаз расшифровать не сумел.

– Добрый вечер, Холли, – произнес он.