Я впервые в жизни наблюдаю за этим процессом. По мне, он достаточно долгий и муторный. В течение часа говорят все, кроме меня. Как и велел Брут, веду я себя спокойно и всячески показываю свою печаль на камеры, которых тут предостаточно. Не удивлюсь, если это заседание транслируется на весь Панем.
После долгой речи прокурора обвинения, который через каждое слово говорит об ужасе моего поступка, наступает очередь защиты. Мой адвокат — пожилая женщина, которая после каждого слова запинается. Даже я, совершенно далекая от закона, понимаю, что она несет чушь. Да уж, предоставить мне капитолийского адвоката - все равно что поставить волка караулить овцу. В определенный момент подходит очередь свидетелей. Первым вызывают Брута. В течение десяти минут он в красках рассказывает о том, какая я, на самом деле, замечательная. Даже каверзные вопросы обвинения не способны его сбить. Я легко улыбаюсь: это напомнило мне интервью с Цезарем Фликерманом. Он, к слову, тоже здесь, ждет не дождется подробностей. Энобария выставляет меня настоящим профессионалом своего дела. Смотрю на присяжных: они озадачены. Прокурор тоже заметил эту перемену.
— Все это прекрасно, но как быть с реальными угрозами подсудимой? Мне известно, что Мирта Дагер в открытую угрожала смертью одной из жительниц Капитолия, которая сейчас находится в этом зале. Встаньте, пожалуйста.
С места встает Грейс Гламур.
— Да, совершенно верно. В день нашей встречи, подсудимая нанесла мне увечья, а также поклялась убить при следующей встрече.
— Это правда, мисс Дагер? — спрашивает судья.
Вот мерзавка! Я скрежещу зубами от злости, руки сжимаются в кулаки. Собираюсь грубо ответить, но тут замечаю взгляд Брута. Он едва заметно мотает головой. Опускаю голову.
— Да, Ваша честь.
— Вы угрожали убить мисс Гламур?
— Да, Ваша честь.
— Почему? — допытывается судья.
Я нервно провожу рукой по волосам, совершенно забыв, что могу повредить укладку. Мой взгляд мечется по залу заседания, я судорожно пытаюсь придумать вразумительный ответ, но но не могу придумать ничего лучше, чем:
— Меня облапошили.
— То, что вас облапошили, мисс Дагер, - с усмешкой произносит обвинитель, кое-кто из присяжных улыбается, - целиком и полностью ваши проблемы. Видите, господа присяжные и многоуважаемые мэры, подсудимой присуща агрессия и неудивительно, что из-за любой детской шутки она впадает в припадок ярости.
Присяжные кивают, делают пометки в блокнотах. Злость переполняет меня. Вот как тут дела решаются, вот он, Капитолий, во всей красе. Неудивительно, что их так ненавидят почти все жители страны. Надо же, я впервые понимаю этих несчастных людей в бедных дистриктах. Неплохо придумали: выставляют меня бесчувственной убийцей перед мэрами, чтобы те убедились, что никакой сойки-говоруна, на самом деле, нет.
— Кроме того, на интервью с трибутами, мисс Дагер показала мисс Гламур весьма интересный жест, — прокурор щелкает пультом и на экранах появляется фрагмент передачи. Присутствующим демонстрируется момент, когда я в зрительном зале «перерезала» себе горло. — Как вы это объясните, мисс Дагер?
— Ваша честь, позвольте, — Энобария встает с места и после одобрения судьи продолжает. — Этот жест показывают воспитанники приюта, чтобы запугать других детей. Поверьте, в этом нет ничего такого.
Энобария тщательно подбирает слова: ведь официально никакой Академии добровольцев у нас нет. А здесь присутствуют менторы из других дистриктов и мэры. Надо быть осторожней.
— Ладно, оставим эту детскую шалость, — говорит прокурор. — Я предлагаю на самом деле увидеть, из-за чего мы здесь.
Чувствую холодок по спине. Если они покажут все с самого начала, с самой нашей беседы с Розали, все кончено. Но запись начинается с того момента, как Розали упоминает меня в Голодных играх. Реакция у зрителей бурная: кто-то ахает, кто-то притворно падает в обморок. Сидящий в первых рядах Плутарх Хевенсби одобрительно кивает: на арене такое убийство бы оценили.
— Все ясно, — бубнит мой адвокат. — Я предлагаю вызвать последнего свидетеля защиты Тибальда Каста — лечащего врача подсудимой.
Все-таки, они его уболтали! Доктор Каст со всеми здоровается и садится на место свидетеля. Прокурор начинает свой допрос.
— Сколько вы курируете подсудимую, мистер Каст?
— Долго. По несколько консультаций в год на протяжении шести лет.
— Да, но последнее время, вы не так часто наведывались к ней.
— Да. Поскольку, на мой взгляд, мы прошли самый сложный период, — спокойно говорит доктор.
— Какой период?
— Период адаптации. Видите ли, каждый победитель, каким бы сильным он ни был, испытывает некие чувства, которые мешают ему влиться обратно в общество. Самое популярное из них — это навязчивое ощущение присутствия на арене.
— Поясните, — просит судья.