Союз еврейских полисменов

Он вынудил противника на размен слонов, пробив брешь в центре белых, и теперь видел явную возможность мата в четыре хода в двух вариантах. Перспектива победы оказалась утомительной. Наверное, думал он, шахматы всегда были ему безразличны. Он взял ручку и записал оскорбление, хотя за пять лет убедился, что Робоя невозможно вывести из себя.

Будь у нас сотня таких как она я сейчас добивал бы тебя на террасе с видом на гору Елеонскую[62]

— Гм… — произнес доктор Робой, перекатывая пешку в руке и глядя в лицо Литвака, а Литвак глядел в небеса.

Доктор Робой сидел спиной к окну, тень его темными круглыми скобками замыкала шахматную доску, вытянутое лицо доктора обмякло в усилиях предвидеть свое ближайшее мрачное шахматное будущее. Позади него закатное небо окрасилось в цвета мармелада и дыма. На фоне заката морщинились горы, зеленые и фиолетовые складки казались черными, голубые расщелины сверкали белым снегом. На юго-западе всходила ранняя полная Луна, остро очерченная и мрачная, словно черно-белая фотография самой себя, приклеенная к небу.

— Каждый раз, когда вы смотрите в окно, — сказал Робой, — я думаю, что они уже здесь. Перестаньте, прошу вас. Вы меня нервируете.

Он положил своего короля, отодвинулся от доски и расправил свое величественное тело богомола, сустав за суставом.

— Больше не могу играть. Извините. Вы выиграли. Я слишком взвинчен.

Он начал ходить по кабинету взад-вперед.

Я не понимаю почему вы обеспокоены работа ведь легкая

— Вы уверены?

Он должен спасти Израиль а вам надо всего-навсего спасти его

Робой перестал сновать и уставился на Литвака, который отложил ручку и собрался уложить фигурки в коробку из клена.

— Триста парней готовы идти за ним и умереть, — раздражительно сказал Робой. — Тридцать тысяч вербовцев поставят жизнь и состояние на этого человека. Выкорчевав свои дома и рискуя семьями. Если и другие пойдут за ним, то мы говорим о миллионах. И я рад, что вы способны шутить по этому поводу. Рад, что вы безмятежно глядите в окно и созерцаете небо, зная, что он наконец уже в пути.

Литвак перестал укладывать шахматные фигурки и снова выглянул в окно. Бакланы, чайки, дюжина причудливых вариаций обычной утки, не имеющих названия на идише. В любой момент каждая из них, расправив крылья на фоне заката, могла показаться легкомоторным самолетом, низко летящим с юго-запада. Литвак тоже нервничал, глядя на небо.

Но их предприятие по определению вряд ли привлекло бы людей, умеющих ждать.

Я надеюсь, что он ц-х-д искренне надеюсь

— Нет, вы не надеетесь, — сказал Робой. — Это ложь. Вы всё делаете ради ставок, азарта. Ради игры.

После аварии, отнявшей у Литвака жену и голос, именно доктор Рудольф Бухбиндер, сумасшедший дантист с улицы Ибн Эзры, восстановил ему челюсть, возродил ее кирпичную кладку в акриле и титане. И когда оказалось, что Литвак не может обходиться без болеутоляющего, именно Бухбиндер отправил его на лечение к старому своему другу доктору Максу Робою. Через много лет, когда Кэшдоллар искал в Ситке человека, который помог бы осуществить божественную миссию президента Америки, Литвак сразу подумал о Бухбиндере и Робое.

Однако потребовалась уйма времени, не говоря уж о всей литваковской хуцпе до последней капли, чтобы включить в этот план Гескеля Шпильмана. Бесконечные пилпулы и пререкания через Баронштейна. Упорное сопротивление кадровых минюстовцев, которые рассматривали Шпильмана и Литвака, и справедливо, как главаря мафии и наемного убийцу соответственно. Наконец после месяцев ложных тревог и отмен в банях на Рингельблюм-авеню состоялась встреча с важным человеком.

Утро вторника, снег петляет слякотными спиралями, четыре дюйма свежевыпавшего снега на земле. Слишком свежего, слишком раннего для снегоочистителей. На углу Рингельблюм и Глатштейна[63] продавец каштанов. Снег лежит на его красном зонтике, жаровня шипит и шкварчит, параллельные колеи колес его повозки очерчивают размазню его следов. Так тихо, что можно расслышать позвякивание часового механизма в светофоре или вибрацию пейджера на бедре бандита у двери. Одного из пары вооруженных бандитов, крупных рыжих медведей, специально натасканных оберегать тело вербовского ребе.