Союз еврейских полисменов

– А во-вторых, у них, похоже, там базируется и тренируется некое военизированное формирование. Главарь у них, возможно, старик-еврей. Уилфред Дик его там видел. Но лицо его Дику ни о чем не говорит. Кем бы он ни был, у него, похоже, крепкие связи с вербовскими, – по крайней мере, с Арье Баронштейном он точно в контакте. Но мы не знаем, кто он и что собой представляет.

– Еще там есть один американец, – говорит Ландсман. – Он прилетал на встречу с Баронштейном и прочими загадочными евреями. Все они, кажется, побаивались этого американца, беспокоились, что ему не понравятся они сами и то, как они ведут дела.

Старик встает и направляется к комоду, отгораживающему его спальное место от места для принятия пищи. Из хьюмидора он извлекает сигару и прокатывает ее меж ладоней. Катает долго, туда-сюда, пока она, по всей видимости, напрочь не исчезает из его мыслей.

– Ненавижу головоломки, – произносит он наконец.

– Мы знаем, – говорит Берко.

– Вы знаете.

Дядя Герц подносит сигару к носу, поводит ею из стороны в сторону, вдыхает глубоко, зажмурив глаза и получая удовольствие не только от аромата, но, как замечает Ландсман, и от прохладного прикосновения сигарного листа к ноздрям.

– Так, вопрос первый, – говорит дядя Герц, открывая глаза, – а может, и единственный.

Они ждут вопроса, пока он обрезает сигару, подносит ее к тонким губам, приоткрыв их, и тут же сжимает.

– Какой масти коровы?

36

– Одна была рыжая, – говорит Берко, будто недоумевая, как же это он не заметил, что монетка появилась на ладони фокусника, ведь он неотрывно следил за его руками.

– Вся рыжая? – уточняет старик. – Рыжая от рогов до хвоста?

– Ее замаскировали, – говорит Берко. – Покрасили какой-то белой краской кое-где. Не могу найти ни одной причины для этого, если только в ней нет чего-то, что хочется скрыть. Ну, словно она, понимаешь… – он поморщился, – без порока.

– О г-ди, – сказал старик.

– Кто эти люди, дядя Герц? Ты же знаешь, правда?

– Кто эти люди? Они аиды. Евреи-жулики. Я понимаю, что это тавтология.

Вроде бы он никак не решится зажечь сигару. Он откладывает ее, опять берет и снова откладывает. У Ландсмана возникает ощущение, что старик взвешивает секрет, туго завернутый в темный лист с прожилками. Какой-то план, хитроумный обмен деталями.

– Ладно, – говорит Герц наконец, – я соврал. У меня другой вопрос к тебе, Мейер. Помнишь, когда ты был мальчиком, некий аид приходил в шахматный клуб «Эйнштейн». Он шутил с тобой, и он вроде нравился тебе. Аид по имени Литвак.

– А я на днях видел Альтера Литвака, – говорит Ландсман. – В «Эйнштейне».

– Ты его видел?

– Он потерял голос.

– Да, он попал в аварию, и ему горло раздавило рулем. Жена его погибла. Это случилось на бульваре Рузвельта, там, где насажали виргинской черемухи. Одно деревце только и принялось – то, в которое они врезались. Единственное во всем округе Ситка.

– Помню, как сажали эти деревца. Перед Всемирной выставкой, – вздыхает Ландсман.

– Только не надо мне тут грусти-тоски, – говорит старик. – Один Б-г знает, до какой степени мне надоели тоскливые евреи, начиная с меня самого. Вот в жизни не видел тоскующего индейца.

– Это потому, что они прячутся, заслышав, что ты поблизости, – говорит Берко. – Женщины и тоскливые индейцы. Уймись уже и расскажи нам о Литваке.

– Он на меня работал. Много-много лет.

Тон Герца становится резким, и Ландсман удивляется его гневу. Как все Шемецы, Герц унаследовал горячий нрав, но это не помогало ему в работе, и в какой-то момент он смирил его.

– Альтер Литвак был федеральным агентом? – спрашивает Ландсман.

– Нет. Не был. Он не получал официально зарплату от государства, насколько я знаю, с тех пор как был с почестями уволен из армии США тридцать пять лет тому назад.

– Почему ты так злишься на него? – спрашивает Берко, наблюдая за отцом сквозь блестящие щелки век.

Герц застигнут вопросом врасплох и старается это скрыть.

– Я никогда ни на кого не злюсь. Кроме тебя, сынок. – Он улыбается. – Значит, он еще ходит в «Эйнштейн». Не знал. Он всегда был скорее картежник, чем пацер. Он лучше играет там, где можно блефовать. Обманывать. Утаивать.

Ландсман вспоминает пару крепких парней, которых Литвак представил как своих внучатых племянников, и вдруг соображает, что это один из них был в лесу Перил-Стрейта, за рулем «форда-каудильо» с тенью на заднем сиденье. Тенью человека, который не хотел, чтобы Ландсман рассмотрел его лицо.

– Он был там. – Ландсман сообщает Берко. – В Перил-Стрейте. Это он тот загадочный тип в машине.

– А что именно он для тебя делал? – интересуется Берко. – Литвак этот. Много-много лет.

Герц колеблется, переводя взгляд с Берко на Ландсмана:

– Немного тут, немного там. И все неофициально. Он обладал многими полезными способностями. Альтер Литвак, пожалуй, самый талантливый человек, которого я встречал в жизни. Он понимает систему и как она контролируется. Он терпелив и методичен. Прежде был невероятно силен. Отличный пилот, хорошо обученный механик. Великолепно ориентируется. Способный учитель. И тренер. Чтоб тебя!