Союз еврейских полисменов

– Угу, – произносит Спейд доброжелательно, но рассеянно, как человек, который притворяется, что ему интересны мелочи вашей жизни, а сам тем временем увлеченно роется в интернете собственного сознания. – О’кей. Но видите ли, мэм, если судить с позиции – как это у вас называется? Человек из похоронной конторы, который сидит около покойника-еврея?

– У нас он называется «шомер», – говорит Бина.

– Точно. Будучи здешним шомером, я должен сказать: нет. Вы поступите вот как – оставите это скользкое дело, а заодно и мистера Литвака в покое.

Кажется, что усталостью наливаются и плечи Бины, и челюсть, и скулы.

– Вы замешаны в этом, Спейд?

– Лично я? Нет, мэм. Переходная команда? Ни-ни. Комитет по Возвращению Аляски? Ни в коем случае! Честно говоря, я вообще мало знаю об этом. А о том, что знаю, я не имею права рассказывать. Я – инспектор управления ресурсами. Это моя обязанность. И я должен сказать, несмотря на глубокое почтение к вам, чтобы вы больше не тратили зря ресурсов на это дело.

– Это мои ресурсы, мистер Спейд, – говорит Бина. – И в ближайшие два месяца я могу допросить любого свидетеля, какого пожелаю допросить. И арестовать того, кого пожелаю арестовать.

– Нет, если окружная прокуратура прикажет вам отступить.

Звонит телефон.

– А вот и окружная прокуратура, – предрекает Ландсман.

Бина снимает трубку:

– Привет, Кэти.

Она слушает примерно минуту, кивая и не произнося ни слова. Затем говорит: «Понятно» – и вешает трубку. Голос у нее спокойный и лишенный эмоций. Она натянуто улыбается и понуро вешает голову, словно признавая поражение в честной борьбе. Ландсман чувствует, что она старательно избегает его взгляда, потому что если она посмотрит на него, то не выдержит – и расплачется. А уж он-то знает, как сильно нужно довести Бину Гельбфиш, чтобы она проронила хоть слезинку.

– А я тут так мило все обустроила, – вздыхает она.

– И здесь, должен сказать, – поддакивает Ландсман, – до вашего прихода была помойка.

– Я просто хотела все подчистить для вас, – говорит она Спейду. – Все свернуть, подобрать все крошки, все ниточки.

Она так старалась, набирала очки, вылизывала задницы, которые следовало вылизывать, разгребала авгиевы конюшни. Упаковала Главное управление полиции и украсила сверху собой, как роскошным бантом.

– Даже выбросила тот мерзкий диван, – прибавляет она. – Что тут, блин, творится, Спейд, не расскажете?

– Честное слово – не знаю, мэм. А если бы и знал, то все равно не сказал бы.

– Вам приказано проследить, чтобы все на этом конце было шито-крыто, тихо-мирно.

– Да, мэм.

– А другой конец находится в Палестине.

– Я не слишком много знаю о Палестине[61], – говорит Спейд. – Сам-то я из Люббока. Правда, жена моя из Накодочеса, а оттуда до Палестина миль сорок.

Бина кажется озадаченной, но потом щеки ее заливаются краской понимания и негодования.

– Так вы явились сюда шуточки шутить? – произносит она. – Да как вы смеете!

– Нет-нет, мэм, – говорит Спейд. Теперь его черед слегка зардеться.

– Я очень серьезно отношусь к этой работе, мистер Спейд. И должна вас предупредить, что в ваших же долбаных интересах принимать меня всерьез.

– Да, мэм.

Бина встает из-за стола и срывает с вешалки свою оранжевую парку.

– Я собираюсь доставить сюда Альтера Литвака. Допросить его. Возможно, арестовать. Хотите меня остановить – попробуйте.

Шелестя паркой, она проходит мимо, чуть не задев Спейда, а тот отшатывается, застигнутый врасплох.

– Но если вы попытаетесь остановить меня, то не будет никакого «тихо-мирно», это я вам обещаю.

Она на секунду выходит, а потом просовывает голову в дверь, натягивая свою вырвиглазную парку.

– Эй, ты, аид, – говорит она Ландсману. – Мне нужно прикрытие.

Ландсман надевает шляпу и выходит следом, по пути кивая Спейду.

– Слава б-гу, – говорит он.

38

Институт Мориа – единственный насельник седьмого, и последнего этажа гостиницы «Блэкпул». На стенах коридора еще лежит свежая краска, а на полу – незапятнанный розовато-лиловый ковер. В самом конце, рядом с дверью номера 707, на скромной бронзовой табличке располагаются черные буквы – название института на американском и идише, а ниже латиницей: «ЦЕНТР СОЛА И ДОРОТИ ЦИГЛЕР». Бина давит на звонок. Она смотрит снизу вверх на камеру наблюдения, которая смотрит на них сверху вниз.

– Ты помнишь уговор, – говорит ему Бина.

Это не вопрос.

– Заткнуться.

– Это только часть его.

– Меня тут даже нет. Я вообще не существую.

Она звонит снова, и, как раз когда она заносит кулак, чтобы постучать, Бухбиндер открывает дверь На нем уже другой огромный свитер-куртка, васильково-голубого цвета в бледно-зеленую и коралловую крапинку, поверх штанов и трикотажной рубашки фирмы «Бронфман Ю». Лицо и руки Бухбиндера выпачканы не то чернилами, не то машинным маслом.

– Инспектор Гельбфиш, – говорит Бина, показывая ему значок. – Полицейское управление Ситки. Я ищу Альтера Литвака. У меня есть основания считать, что он здесь.

Дантист не способен на хитрость, – как правило, лицо Бухбиндера читается легко и ясно: он их ждал.

– Уже очень поздно, – делает он робкую попытку. – Если, конечно…