Союз хищников

– Это пещерная агрессия. Часть нашего генетического кода. Возникшая на заре человечества. Не все эксперты с этим согласны, но есть интересные исследования[14]. Наша склонность к агрессии и стремление приспосабливаться через насилие ради того, чтобы выжить в любых условиях, подняться на вершину пищевой цепочки, говорят о серьезной поведенческой аномалии. Отсюда наша врожденная тяга выплескивать ярость. Именно она побуждает детей с раннего возраста играть в войну. Это атавизм. И наша движущая сила, наша базовая энергия, которая помогла нам покорить все досягаемое пространство и поработить все прочие виды. Мы распространяемся бесконтрольно, безгранично, даже рискуя исчерпать жизненные ресурсы, и, если придется, начнем войну с себе подобными, чтобы выжить на более плодородной территории, пусть даже ценой уничтожения миллионов.

– Вы говорите, это у меня навязчивая идея? Да вы еще хуже…

– Я просто хочу сказать, что оно живет внутри нас, и не надо это отрицать. Мир движется все быстрее, мы хотим всего и во все больших количествах, тут и глобализация, и индустриализация, и мондиализация… Видимо, настало время для такого массового насилия. Оно зреет из поколения в поколение уже более века. Оно растет и ширится внутри нас. Напирает с такой силой, что уже привело к драматическим последствиям. Оно принесло нам две беспрецедентных мировых войны, лагеря смерти! Если проанализировать последние тридцать лет, никогда еще мир не видел столько конфликтов одновременно! Никогда!

Людивина даже отступила. Микелис говорил так страстно, что это почти пугало.

Люди в задних рядах стали недобро оглядываться.

Криминолог заметил это и, понизив голос, продолжал:

– Это массовое насилие взросло и проявилось на практике в поколениях наших дедов и отцов. Теперь оно начинает еще и заражать напрямую те организмы, те хрупкие, восприимчивые умы, о которых я вам только что говорил. Оно действует непосредственно на индивидуальность. Вот почему все чаще встречаются серийные убийцы, массовые убийства и акты преступного безумия. И как нарочно, они случаются в наиболее индустриально развитых странах, там, где граждане впитали дух чрезмерного потребительства, где поощряется возрождение инстинкта завоевания и постоянного поиска удовлетворения, там, где люди не останавливаются на достигнутом.

– И вы считаете, что этот феномен проявился в Брюссене и его подручных?

– Именно это я и решил выяснить. Когда я узнал, что обычный юноша столкнул незнакомых ему людей под поезд, а перед тем начертил на стене символ, используемый серийными убийцами и педофилами, я стал опасаться, что моя теория обретает конкретное воплощение.

– И что теперь? Вам стало спокойнее, когда вы узнали, что это сделано по указке безумца, обрабатывающего слабые умы?

Микелис смотрел на нее почти с жалостью, как на человека, который ничего не понял.

– Это тянется из нашего прошлого, Людивина. То, что они делают, является следствием нацистских экспериментов, плодом психологического разрушения детей, которые стали идеальной питательной средой для прорастания насилия. По отдельности они представляли угрозу для наших семей. А все вместе стали угрозой для всей системы. Дитер Ферри преуспел больше, чем я мог себе представить. Он сумел скрестить намерение и первичный рефлекс. То, что являлось лишь формой биологического заговора против нашего собственного вида, чтобы ограничить его экспансию в долгосрочной перспективе, не позволить ему вечно доминировать в мире, то, что существовало как природная предохранительная мера, было преобразовано Дитером Ферри в интеллектуальную мотивацию, после чего он захотел превратить ее в доктрину. Провозгласить свое учение. Возглавить саморазрушение человеческой расы.

Внезапная турбулентность тряхнула самолет, и Людивина схватилась за криминолога. Одновременно загорелся знак пристегнуть ремни безопасности, по всему салону разнесся звуковой сигнал.

Микелис помог ей выпрямиться. Но глаза его смотрели все так же пристально и тревожно.

– Я вернулся к работе, чтобы удостовериться в своей ошибке, чтобы дальше спокойно смотреть, как растут мои дети, а в итоге обнаружил людей, которые хотят превратить пещерное зло в новую форму религии.

Людивина отпустила его руку.

– Все обстоит хуже, чем я опасался, – заключил он.

Снова турбулентность сотрясла самолет, но на сей раз Людивине не за кого было ухватиться.

56

В контакте с Интерполом работала Канадская королевская жандармерия, но в Монреале французских следователей встретили два представителя Квебекской службы безопасности. Старший инспектор Мальвуа и сержант Кутан.

Мальвуа – видный мужчина лет сорока, слегка напоминающий Кевина Костнера, только в темно-сером костюме и таком же галстуке, а Кутан – в мундире цвета хаки, помоложе и с большими усами.

Из-за разницы часовых поясов время было едва за полдень, и канадские полицейские предложили провести короткое совещание в кафетерии аэропорта перед следующим перелетом.