Союз хищников

– Точно. Теперь, зачем ему их кусать? Зачем их есть? Чтобы чувствовать себя менее одиноким? Каннибалы часто крайне одиноки, они поглощают другого человека, чтобы он был внутри них. Что меня удивляет, так это несоответствие между бурным, неистовым характером преступлений в момент их совершения и тщательной, методичной подготовкой: он выбирает место, где поблизости нет свидетелей, следит за тем, чтобы не попасть на камеры наблюдения в соответствующем районе, он оставляет очень мало следов: мы не нашли ни ДНК, ни волоска, ни кожи под ногтями жертв – ничего.

– Судмедэксперт заметил микроскопические повреждения под ногтями одной из девушек. Он считает, что ногти были вычищены, чтобы удалить любой компрометирующий материал, – вспомнила Людивина. – Это точно доказательство хладнокровия!

– И все же у нас есть следы шин и один отпечаток обуви, – напомнил ей Сеньон.

– Да это почти ничего! – завелся Алексис. Его охватил дедуктивный азарт и раздражала мысль, что у них перед глазами что-то есть, но они не могут понять, что именно. – Он столько возится со своими жертвами, должно же от него остаться хоть несколько волосков, может же он пораниться, но нет! Даже спермы нет, он не кончает!

– Возможно, он использует презерватив, – предположила Людивина.

– Сомневаюсь. У него с ними сугубо телесный контакт, вплоть до того, что он их кусает! Ему нужно чувствовать их. Я просто думаю, что сексуальный компонент его действий заключается не в самом проникновении или оргазме, а скорее во взрыве эмоций в момент убийства.

Внезапно Алексис нахмурился.

– Что такое? – забеспокоилась его коллега.

Он бросился к своему столу.

– У нас тут есть протоколы вскрытия?

Сеньон протянул ему стопку документов в папках кремового цвета:

– Все три протокола здесь.

Алексис послюнил указательный палец и стал быстро-быстро листать страницы в поисках чего-то. После некоторого колебания, найдя нужный абзац в отчете судмедэксперта, он ткнул в него пальцем. Затем так же стал искать в отчете следующей жертвы, затем третьей.

– У всех жертв сломана грудная клетка, но изнутри! Трещины ребер, иногда переломы… Сильное растяжение грудино-ключичных мышц! Разрывы кожи!

– К чему ты клонишь?

– Он не случайно убивает крупных женщин. Ему это нужно.

– Нужно? – спросила Людивина.

Алексис кивнул и в волнении вскочил на ноги.

– Он ест их, чтобы чувствовать себя ближе к ним, трется о них, кусает, потому что не может удержаться. Вам никогда не хотелось в момент сильного любовного опьянения слиться с любимым человеком, войти в него? Именно это он и делает. По-настоящему. Он вскрывает их и потрошит, чтобы влезть внутрь. Он сворачивается в клубок у них внутри. Насколько это возможно. И неизбежно, даже если он втискивается внутрь лишь частично, тела жертв трещат и расходятся.

– Внутрь трупа?! – вскрикнула Людивина, скривившись от отвращения.

– Но зачем? – поинтересовался Сеньон. – Даже безумец не полезет… в живот к своей жертве, он же не поместится, целиком точно не влезет, это полный абсурд!

– Это его умственная конструкция. Он разрушает образ женщины, вероятно, в ответ на то, что сделала с ним мать, и в то же время пытается переиграть свое рождение, спрятаться от мира в женской утробе, уйти от реальности или, возможно, переродиться, чтобы получить второй шанс. С нашей, здраво-логической точки зрения, это выглядит безумно, но такова реакция его разума на детскую травму. Его психика увязла в болоте насилия в период становления, и теперь она неустойчива, извращена в самих своих основах, порочна, и это вынуждает его жить на шатком фундаменте. Он выстроил собственную цепочку рассуждений, которая позволила ему пережить все это, но которая не совпадает с нашей логикой, не соответствует общим нормам.

– Тридцать шестой размер! – вспомнил Сеньон. – Значит, это его нога. Он носит маленькие ботинки, потому что сам маленького роста. Стало быть, он может… влезать внутрь жертв.

– Если он так мал ростом, ему нужна большая хитрость и изворотливость, чтобы их одолеть, – заметила Людивина.

– Это возвращает нас к парадоксу между хладнокровием во время подготовки и кровожадным безумием в момент совершения преступления. После убийства он невероятно быстро восстанавливает контроль над собой.

Все в комнате ошеломленно молчали. Они силились представить себе Зверя, втискивающегося во вспоротый живот своих жертв, но это не укладывалось в голове. Мерзкая, чудовищная гимнастика была заведомо обречена на провал: слишком тесная оболочка из плоти и кожи неизменно расходилась и рвалась.

И убийца неизменно чувствовал разочарование. Ведь он стремился к недостижимому.

У него возникала потребность начинать все сначала. Снова и снова, в надежде однажды оказаться внутри одной из этих женщин. В укрытии. Спрятанным от мира. В безопасности, под защитой. Чтобы снова войти в этот мир иным, лучшим человеком, свободным от травм и неконтролируемых порывов.

Сеньон протянул руку к фотографиям:

– И теперь он переходит к действиям одновременно со своим приятелем!

Алексис кивнул:

– Они договорились, я ни секунды не верю в случайность.