Союз хищников

– Тогда, может, их интересует кто-то из персонала?

– Возможно. Но это как-то слишком в лоб, заметно, не в его стиле. Теперь, после громкой акции Жозефа Селима, они понимают, что их символ известен всем. Это больше похоже на провокацию. А поскольку они ничего не делают просто так, то и место выбрано не случайно.

Микелис повернулся к двум местным жандармам. Во все глаза глядя на приезжих, они ловили каждое слово их разговора.

– Это место всегда было детской больницей? Здесь, случайно, не было раньше психиатрического учреждения?

– Не знаю, – ответил первый. – Надо спросить у…

Рыжий перебил его:

– Детская больница здесь с пятидесятых годов. До этого здание пустовало почти десять лет.

– Так долго? Такое прекрасное здание? Вам известно почему?

Жандарм набрал воздуха в легкие:

– Из-за того, что в нем когда-то происходило.

Микелис и Алексис заинтригованно переглянулись.

– Что вы имеете в виду? – поинтересовался криминолог.

– Это относится к событиям истории, о которых здесь не любят говорить. Все хотели бы о них забыть. Большинство документов уничтожено, как и везде, где такое происходило, и старожилы на этот счет предпочитают не распространяться. Даже в интернете мало сведений.

– Да что же это такое? – недоумевал Алексис.

– Во время войны по всей Европе были созданы «Лебенсборны». Но на всю Францию существовал лишь один. И он сейчас перед вами.

Микелис сделал шаг назад и оглядел особняк. Его лицо стало еще мрачнее, чем обычно.

– А что такое «Лебенсборн»? – спросил Алексис.

Микелис стиснул зубы, прежде чем ответить, худые щеки запали еще больше.

– Место проведения самых страшных экспериментов, сексуальных и прочих, – глухо сказал он. – Слухи о таких заведениях ходили до семидесятых. Людям не верилось, что «Лебенсборны» существовали на самом деле. Это придает совершенно новую окраску работе наших дорогих убийц.

– Не понимаю, кто тут проводил эксперименты?

– Нацисты, дорогой мой. Это было учреждение для распространения арийской расы.

20

Сидя за чашкой горячего кофе в пабе, Микелис, Алексис, Людивина и Сеньон еще некоторое время продолжали обсуждать немецкие «Лебенсборны». Учреждения, созданные для воспроизводства арийской расы, чтобы обеспечить ей господство над миром на многие тысячелетия. Туда приходили самые достойные воины, чтобы оплодотворить женщин из оккупированных стран, отобранных по четким критериям и признанных безупречными: здоровыми и чистыми. Их использовали в качестве суррогатных матерей, а детей воспитывали в лоне СС идеальными защитниками режима.

Имелись также сведения о том, что в этих медицинских учреждениях проводились и гораздо более страшные эксперименты. Опасные пробы, рискованные опыты. Безумные проекты. На близнецах. На тройняшках. На животных и людях одновременно. Противоестественные пересадки органов. Чудовищные ампутации. Извращенные спаривания.

Женщины редко попадали в «Лебенсборны» по собственной воле. Многие погибали или не выходили оттуда без урона для здоровья.

Нацисты сами уничтожили большинство записей о своих страшных экспериментах. А среди тех, кому удалось выжить в этих кошмарных клиниках, почти никто не хотел вспоминать об увиденном, а тем более пережитом. Словно эта жуткая страница истории была недостойна ни письменной, ни даже устной фиксации. Свидетелей не было. Никаких воспоминаний. Никаких записей. Как только после ухода нацистов «Лебенсборн» закрыли, местное население вычеркнуло его из памяти. В течение почти тридцати лет ходили только редкие слухи. Пока на свет божий не вышло то, что никогда не должно было всплыть. И тогда обнаружились улики, доказательства. Всколыхнулись залежалые воспоминания, неохотно развязались языки.

Даже сегодня не все ясно с деятельностью этих заведений – далеко не все, – и они остаются в тени истории, словно дома, населенные призраками и воспоминаниями, которые не стоит ворошить неосмотрительно и без причины.

– «Буа-Ларрис» точно был единственным «Лебенсборном» во Франции? – переспросил Алексис.

– Да, – подтвердил Микелис. – Так что наши преступники не случайно нарисовали ночью свой символ именно здесь.

– Это сделал Фантом, – вмешалась Людивина. – Зверь, вероятно, еще в Польше или где-то между Краковом и востоком Франции. Готова поспорить, что на стене кровь семьи Эймессис.

Перед уходом жандармы дождались прибытия экспертов-криминалистов, которые сфотографировали место преступления и взяли образцы на анализ.

– Более чем вероятно, – мрачно сказал Микелис.

– При чем тут «Лебенсборн»? – спросил Сеньон, как бы размышляя вслух. – Они что, разделяют теории нацистов?

– Во всяком случае, разделяют их теорию превосходства высшей расы, – уточнил Микелис. – Похоже, эта теория соответствует тому, чем они занимаются. Они отбирают самых сильных мужчин и объединяют их под знаменем насилия. Им нужны люди, превосходящие всех других, отборные силы, вершина пищевой цепочки, настоящие хищники.

– Значит, у них нет никакой личной связи с этим местом? Все сделано ради символики?

– Не исключено. Зато какая символика!