Союз Сталина. Политэкономия истории

Под подозрение ставились не только прямые политические противники, но и все, кто хоть потенциально мог составить «питательную среду» для распространения оппозиционных или критических настроений. «Бдительность коммунистов необходима на любом участке и во всякой обстановке, — повторял Сталин в марте 1937 г., приводя закрытое письмо ЦК 1936 г., — Неотъемлемым качеством каждого большевика в настоящих условиях должно быть умение распознавать врага партии, как бы хорошо он ни был замаскирован»[2102]. Контролю не поддавалось только тайное голосование, которое давало возможность для проявления оппозиционных настроений.

И именно с этим, по мнению Ю. Жукова, был связан переломный момент, начавшийся с конца июня 1937 г., с записки первого секретаря Западно‐Сибирского крайкома Р. Эйхе, который еще ранее указывал, что «мы встретимся… во время выборной борьбы с остатками врагов, и надо изучить сейчас и ясно уяснить, с какими врагами нам придется встретиться, где эти очаги врагов»[2103]. «Инициативная записка Р. И. Эйхе, — по словам Жукова, — оказалась тем камушком, который вызвал страшную горную лавину. Три дня спустя, 2 июля, последовало решение ПБ, распространившее экстраординарные права, предоставленные поначалу лишь Эйхе, уже на всех без исключения первых секретарей ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов»[2104].

«Замечено, — констатировалось в этом решении, — что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности… ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке»[2105].

Реакцию на это решение Политбюро передавала резолюция московского актива 4 июля, на котором с докладом выступил Н. Хрущев: «Каждый партийный и непартийный большевик должен помнить, что враги народа, подонки эксплуататорских классов — японо‐германские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески пытаться использовать выборы для своих вражеских контрреволюционных целей… Разоблачение, выкорчевывание и разгром всех врагов народа являются важнейшим условием успешного проведения выборов в советы, осуществления сталинской конституции и дальнейшего победоносного продвижения нашей страны к коммунизму»[2106]. Столь же агрессивной оказалась и резолюция, принятая ленинградским партактивом[2107].

Подобные выступления и резолюции начала июля 1937 г. ставили задачу превентивного уничтожения любой потенциальной оппозиции, еще до проведения выборов. Сын Троцкого Л. Седов уже в 1936 г. назвал это явление «превентивной гражданской войной»[2108]. Эта война началась с приказа Н. Ежова по НКВД от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», таблица к приказу определила число будущих жертв в ЧЕТВЕРТЬ МИЛЛИОНА ЧЕЛОВЕК». Завершить эту акцию следовало через четыре месяца, к 5‐15 декабря. Именно тогда, когда предполагались выборы в Верховный Совет СССР[2109].

А с мест от первых секретарей обкомов уже шли требования о повышении лимитов: «Мы вскрыли дополнительно десять контрреволюционных организаций». «Мы просим, и будем просить Центральный комитет увеличить нам лимит по первой категории в порядке подготовки к выборам»[2110]… Большой Террор, начатый, по словам биографа Троцкого В. Роговина, как «кадровая революция»[2111], охватил все социальные слои и группы общества от секретарей ЦК, наркомов, директоров крупнейших заводов, высшего командования… до интеллигенции, рядовых крестьян и рабочих.