Союз Сталина. Политэкономия истории

Рост недоверия к Лондону и Парижу подстегивало время, которое таяло на глазах. Промедление превращало СССР в заложника ситуации — в объект англо-французских махинаций с односторонними гарантиями. И Москва пошла на необычный шаг — 17 апреля, на следующий день после того, как Литвинов выдвинул свои предложения о заключении пакта о взаимопомощи между Англией, Францией и СССР, советский полпред в Берлине, перед своим отъездом в Москву, нанес визит в МИД к Вайцзекеру. Как записал статс-секретарь, «это был первый визит Мерекалова за все время пребывания на занимаемом посту…». В своем обращении, советский полпред указал, что идеологические разногласия не могут служить препятствием для нормализации отношений, «а нормальные отношения всегда могут улучшиться»[467].

Тайна необычного визита советского посла прояснилась 3 мая, в этот день Литвинов был освобожден от должности Народного комиссара иностранных дел, на его место был назначен В. Молотов. Смещение Литвинова, по мнению верного приверженца Черчилля Макмиллана, было поворотным моментом истории[468]. «Смещение Литвинова означало конец целой эпохи, — подтверждал Черчилль, — Оно означало отказ Кремля от всякой веры в пакт безопасности с западными державами и возможность создания Восточного фронта против Германии»[469].

«Принимая во внимание англо-французскую предвзятость и недоброжелательство…, может показаться даже удивительным, — отмечает М. Карлей, — как долго Советское правительство не отказывалось от мысли наладить механизм коллективной безопасности»[470]. Одна из причин этого, по мнению Карлея, заключалась в том, что «Литвинов до конца был приверженцем переговоров и компромисса с… правительствами Франции и Британии. Но Сталин, видимо, в конце концов потерял терпение и сделал ставку на непримиримость Молотова»[471].

Перелом в политике Советского правительства, по единодушному мнению советского посла Майского, французского поверенного Пайяра, историков Ширера, Уткина и Карлея, произошел в марте-апреле 1939 г., когда министр иностранных дел Англии Галифакс отклонил предложение советского посла Майского о созыве мирной конференции и заявил, что британское правительство опять готово предложить Советам лишь декларацию об односторонних гарантиях. «Непринятие русских предложений было расценено, как очередной сокрушительный удар по политике коллективной безопасности, что и решило судьбу Литвинова»[472].

На смену «прозападному идеализму» Литвинова был поставлен «реалполитик» Молотова. Именно тогда «Гитлер впервые за шесть лет своего правления изъявил желание выслушать своих экспертов по России». Из их доклада Гитлер в частности узнал, что СССР уже не придерживается политики мировой революции. Посмотрев документальный фильм о советских военных парадах, фюрер воскликнул: «Я совершенно не знал, что Сталин — такая симпатичная и сильная личность». Немецким дипломатам была дана команда и дальше зондировать возможности сближения с СССР[473].

В этом проблем не было. Немецкий посол в СССР В. Шуленбург последовательно выступал за сближение с Советской Россией, во всех его донесениях за 1939 г., отмечает Ширер, проглядывает искреннее стремление восстановить отношения, существовавшие во времена Веймарской республики. Но, как и многие другие дипломаты старой школы, он плохо знал Гитлера[474]. Примечательно, что и предыдущие немецкие послы в СССР придерживались подобных настроений. Об этом свидетельствует, например, письмо Молотову брата прежнего посла в России Ранцау: «Мой брат, близнец посол граф Ранцау… понимая, что в любой момент может наступить его внезапная кончина, просил меня в свой смертный час передать Вам…», что «его последней и твердой надеждой была надежда, что немецкий и русский народы могут достичь желаемой для них цели»[475].