Итоговый договор был составлен таким образом, что в мюнхенский период (в январе 1939 г.) министр иностранных дел Франции Бонне заявлял: «Я тщательно изучил франко-советский пакт. И я открыл, что мы никак не связаны им. Нам нет нужды отказываться от него, потому что он не принуждает нас автоматически присоединяться к России»»[562]
. Французский посол в СССР Р. Кулондр в этой связи еще в 1937 г. предупреждал Париж: «…если Советский Союз не будет с нами, он будет против нас»[563].Французы вернулись к соглашению только, когда Германия и Россия действительно подписали пакт. На телеграмму Бонне воспользоваться статьями франко-советского договора о взаимопомощи от 1935 г. французский посол в Москве Наджиар смог лишь ответить: «Слегка поздновато»[564]
. Британский дипломат Сарджент в то время писал: «русские уже несколько лет настаивают на штабных переговорах, как необходимом дополнении к франко-советскому пакту, от которых французы, отнюдь не без нашего участия, всегда отказывались». Теперь Молотов поставил в этом деле точку. Нечего было держать нас за «наивных дураков», скажет он позднее[565].Второй лакмусовой бумажкой, — стали французские гарантии Чехословакии. Последняя, отмечал Черчилль в дни кризиса 1938 г., на протяжении 20 лет была самым близким и самым верным союзником Франции, и «если в истории и имели место случаи, когда одна сторона обещала оградить другую своими вооруженными силами, всеми своими ресурсами, то это был как раз именно тот случай: Франция обещала сохранить границы Чехословакии всеми возможными средствами»[566]
.И, несмотря на это, Франция просто кинула своего союзника. Типичные заголовки французских газет того времени гласили: «Нет вдов, нет сирот для чехов» («Je suis partout»), «Почему нужно умирать за дело судетцев?» («Grinegoire»), «Война, чтобы урегулировать чехословацкую проблему? Французы не желают этого» («La Republique»)[567]
. Требования расторгнуть союзнический договор с Чехословакией звучали как от ультраправых, так и от ультрапацифистов из социалистических партий. Французский институт по изучению общественного мнения, проводя в октябре опрос граждан, установил, что 57 % одобряют Мюнхенское соглашение (против — 37 %)[568].Чехословаки восприняли поведение Франции как предательство. «Антифранцузские демонстрации снова имели место в Праге…, — писал после Мюнхена глава французской военной миссии ген. Л. Фоше Даладье, — Я не могу забыть, к тому же, что однажды Вы сами… поручили мне заверить президента Бенеша, что нападение на Чехословакию немедленно приведет к выступлению французских сил. Воспоминание об этой миссии не в малой мере содействовало моему решению просить Вас освободить меня от моих обязанностей»[569]
.С Францией теперь не считались не только Чехи, но и Германия. Гитлер после Мюнхена презрительно «называл линию Мажино пограничной полосой народа, готовящегося к смерти»[570]
. Когда же посол Франции попытался передать протест по поводу окончательного раздела Чехословакии статс-секретарь Германии фон Вайцзекер откровенно послал… посла Франции. В самой Франции после Мюнхена политика правительства сдвинулась резко вправо, был разогнан Народный фронт и запрещена компартия.6 декабря 1938 г. Франция подписала с Германией пакт о ненападении. Английский чиновник, в те дни, стал нечаянным свидетелем разговора двух французских генералов, которые обсуждали вопрос: не лучше ли для Франции быть захваченной Гитлером, чем стать победительницей благодаря армиям Сталина. «У нас подобные слова в устах военных руководителей были бы расценены как измена, но вокруг этого стола с ними согласились, что показалось мне зловещим предзнаменованием»[571]
.Советский посол, прибывший в Париж в 1938 г., был обескуражен: «Когда присматриваешься здесь к печати, больше чем наполовину захваченной фашистскими руками, к роли банков, трестов, реакционной военщины, когда наблюдаешь этот панический страх, смешанный с пиететом перед германской силой, немецкой «мощью», когда изо дня в день являешься свидетелем вечных оглядок, уступок, постепенной утраты своего собственного, самостоятельного лица во внешней политике, когда, наконец, видишь, как с каждым днем все больше и больше наглеет и подымает голову фашизм, то невольно возникают тревожные мысли и сомнения»[572]
.Эти сомнения подтвердила германская агрессия против Польши, когда Франция и Англия в очередной раз предали страну, которой дали свои гарантии. Когда настал черед самой Франции, как отмечал Кестлер: «многие наблюдатели событий 1940 года удостоверились по собственному опыту: примерно сорок процентов французского населения было настроено либо откровенно прогермански, либо вполне безразлично»[573]
.