Союз Сталина. Политэкономия истории

«В Лондоне и Париже горько сокрушались по поводу двойной игры Сталина. Многие годы советский деспот кричал о «фашистских зверях», призывая все миролюбивые государства сплотиться, чтобы остановить нацистскую агрессию. Теперь он сам становился ее пособником. В Кремле могли возразить, — замечал Ширер, — что, собственно, и сделали: Советский Союз сделал то, что Англия и Франция сделали год назад в Мюнхене — за счет маленького государства купили себе мирную передышку, необходимую на перевооружение, чтобы противостоять Германии. Если Чемберлен поступил честно и благородно, умиротворив Гитлера и отдав ему в 1938 году Чехословакию, то почему же Сталин повел себя нечестно и неблагородно, умиротворяя через год Гитлера Польшей, которая все равно отказалась от советской помощи?»[526]

Несмотря на внешнюю схожесть Мюнхена и Пакта 1939 г., они все же имели кардинальное отличие: «Нет никакой заслуги в том, — пояснял Черчилль, комментируя Мюнхенское соглашение, — чтобы оттянуть войну на год, если через год война будет гораздо тяжелее и ее труднее будет выиграть… Решение французского правительства покинуть на произвол судьбы своего верного союзника Чехословакию было печальной ошибкой… Мы вынуждены с прискорбием констатировать, что английское правительство не только дало свое согласие, но и толкало французское правительство на роковой путь»[527].

В свою очередь Пакт 1939 г. был нужен Москве, прежде всего, для подготовки к войне. Уже на той же самой сессии Верховного Совета, на которой был одобрен пакт, был принят и закон о всеобщей воинской повинности, который заменил прежний закон об обязательной военной службе[528]. Договорам с Гитлером верить нельзя, отмечал спустя год Сталин, благодаря пакту о ненападении «мы уже выиграли больше года для подготовки решительной и смертельной борьбы с гитлеризмом»[529].

Даже московские переговоры лета 1939 г. Лондон и Париж рассматривали лишь, как инструмент подготовки агрессии Германии против СССР: «Англо-французская беззаботность при подготовке переговоров в Москве просто невероятна, если не допустить, — отмечает Карлей, — что она явилась отражением антисоветской настроенности, нежелания лишаться последней надежды договориться с Гитлером…, если не считать творцов англо-французской политики — Чемберлена, Галифакса, Даладье, Бонне — дураками, каковыми они определенно не были, то их политику в отношении Советского Союза в 1939 году следует считать не грубым промахом, а скорее слишком хитроумным риском, который не оправдался»[530].

По мнению британского историка А. Тэйлора, «русские, на самом деле, осуществили то, чего надеялись добиться государственные мужи Запада; горечь Запада по этому поводу была горечью разочарования, смешанной со злостью по поводу того, что исповедание коммунистами коммунизма оказалось не более искренним, чем исповедание ими самими демократии»[531]. Сейчас «мы располагаем существенной частью тех архивных записей, и они, — отмечает Карлей, — подтверждают многие из предположений Тэйлора»[532].

Даже Черчилль, чьё имя является синонимом антикоммунизма, на этот раз вставал на защиту Кремля: «Подписание секретного протокола было, конечно, отступлением от ленинских норм внешней политики социалистического государства, международного права и морали и подлежит осуждению. Советская страна опустилась до уровня тайной дипломатии, действовала методами империалистических держав (т. е. Англии, Франции, США — В.Г.). Но договор потому и был подписан, что он диктовался жизненно важными интересами безопасности СССР, позволял лучше подготовиться к неизбежной схватке с фашизмом»[533]. «Если их (русских) политика и была холодно расчетливой, то она, — подчеркивал Черчилль, — была также в тот момент в высокой степени реалистичной»[534].

Даже такой непримиримый враг Советов, как лидер российских либералов времен революции — П. Милюков на этот раз заявлял: «Неужели кто-то из русских хочет, чтобы вся тяжесть союзной войны против могущественной армии Гитлера легла на одну недовооруженную еще Россию? В чем провинился тут Сталин? В том, что он предпочел нейтралитет и тем выиграл время? Пакт явно не направлен против демократий, и если карта мира окажется иной, чем того ожидали демократические государства, то причины этого надо искать в их собственной политике, а не в политике СССР»[535].

Стальной магнат Германии Ф. Тиссен, который считал Советский Союз «врагом западной цивилизации», вместе с тем признавал: «на русских произвело огромное впечатление отношение западных держав к оккупации Чехословакии. В 1939 г. политический реализм подсказал им, как отвести гитлеровскую угрозу от России… Заключение этого пакта было гениальным приемом Сталина. С его помощью он на некоторое время избавился от вполне реальной угрозы, которую представляла немецкая армия, — неизмеримо более мощная, чем Красная армия — оснащенная и вымуштрованная главным образом для войны на Востоке»[536].