Союзник

— Да, — хором подтвердили присутствующие. И в тот же миг лифт остановился. Повисло гробовое молчание. Какое-то время Ермаков-старший вглядывался в экран, отображающий происходящее снаружи, пытаясь заметить хоть какое-то движение, а остальные начали нервно переглядываться, чувствуя, как их сердца начинает заполнять страх. Липкий. Свинцовый. Пронзительный.

Альберт закрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от чужой энергетики и почувствовать ту, другую, которая теперь растекалась по Петербургу смертоносной жаждой крови. Вайнштейн не верил датчикам, не верил камерам видеонаблюдения, предпочитая полагаться исключительно на свои способности. В отличие от остальных, он уже вышел из лифта, хотя физически продолжал находиться на том же месте. Он шел по узкому коридору, пытаясь почувствовать наличие голодной твари, затаившейся в темноте.

— Никого, — наконец произнес он, обращаясь к присутствующим по общей связи. Тогда Кирилл Матвеевич быстро снял с правой руки лихтиновую перчатку.

— С Богом, — еще раз повторил он, после чего прижал ладонь к сенсорному замку. Двери лифта послушно разошлись в стороны. Присутствующие невольно затаили дыхание. Тусклый свет в кабине как будто замер на пороге, не смея шагнуть дальше. Казалось, за этой гранью начиналось какое-то другое измерение, темное, молчаливое и бесконечно жестокое. Мрак полностью затопил коридор, и если бы не шлемы, группа двигалась бы вслепую. Здесь пахло сыростью, где-то вдалеке слышалось монотонное капанье воды.

— Выходим, — приказал Кирилл Матвеевич, стараясь сбросить с себя тяжелые оковы страха. Он напоминал себе, что не раз уже выходил на поверхность, что рядом с ним стоят полукровки, что при нем находятся световые гранаты. Конечно, это жалкое оружие против кровожадной твари, похожей на огромного юркого варана, но все же был хотя бы один шанс продержаться.

Схожие мысли были и у его сына. Всю свою жизнь Алексей старался поступать правильно, вдохновленный примером своего отца — быть честным, любить свою страну, а, главное, не предавать и не продавать свои ценности. И даже сейчас собственный страх Алексей воспринимал как своего рода предательство, недостойное настоящего мужчины. Бог послал ему очередное испытание, и, если это могло помочь людям избавиться от гнета «процветающих», Ермаков-младший готов был пожертвовать даже собственной жизнью.

В отличие от Алексея, мысли Тимура были направлены исключительно на то, чтобы выжить. Он не относил себя к отважным героям, но при этом предпочитал бросаться в самую гущу, чтобы потом не чувствовать себя тем самым «менеджером», которых так сильно презирал. В такие моменты ему казалось, что он не только что-то делает для своей страны, но еще и окружен настоящими людьми. Людьми с большой буквы, которых ему так не хватало в мирное время. Война с легкостью срывает ненужные фантики в виде костюмов от «Бриони» и лицемерных улыбок, обнажая всю суть человеческой души. Война вскрывает людей, как раковины, или как гнойные раны, откуда вытекает их истинная сущность в виде трусости, подлости или отваги. И сейчас Тимур успокаивал себя лишь тем, что если погибнет, то хотя бы погибнет с достоинством, а не как «менеджер», дожидаясь своей участи в подземельях.

Что касается Константина Морозова, то решение подняться на поверхность было самым безумным в его жизни. С самого детства он слушался свою мать, которая оберегала его от всего, что могло угрожать его здоровью, успехам в учебе или карьерному росту. Константин никогда не пробовал курить, он ни разу не убегал с занятий, ни разу не имел долгих отношений с женщинами. Если бы его мать сейчас была жива, она пришла бы в ужас, что ее сын поднялся наверх, чтобы бросить вызов тварям, против которых до сих пор не изобретено никакое оружие. Зато была какая- то мифическая легенда про телепорт, который мог бы помочь Дмитрию собрать собственную армию. Наверное, если бы Лесков заговорил о подобном на Адмиралтейской, то Константин без колебаний выставил бы его вон. Под землей ведь безопасно, зачем рисковать? Но под землей не было безопасно. В один миг пала самая мощная станция, и до Константина наконец дошло, что «процветающие» не оставят их в покое. Он не хотел умирать, он хотел жить, и только поэтому посмел поверить словам Дмитрия.