Союзник (СИ)

Ким поднес сигарету к лобковым волосам. Ихван задергался, заверещал, ощущая жар в самом чувствительном месте тела. Он не мог ускользнуть, ибо оторвал бы нахрен яйца, а потому ему оставалось лишь орать, когда волосы вспыхнули. Дже отскочил от огня, ударился поясницей о полку. Ха выл. Стол скрипел и ходил ходуном, громко трещало дерево. Горелый запах вызвал спазм в животе. Уткнув нос в сгиб локтя, Дже сорвал с вешалки свой халат и набросил на промежность несчастного, принялся хлопать, чтобы погасить огонь.

— Хрена се!

— Сука, — рыдал Ихван.

— Угу. Господи, как же ты воняешь, — кашляя, Дже поспешил наружу.

========== Часть 14 ==========

Ихван лежал, мелко дрожа. Боль от ожога несколько притупилась, но по-прежнему сводила с ума. Тонкая кожа интимной зоны покрылась красными волдырями, кое-где надорвалась, обнажая ярко-красное мясо, оттуда текла мутная сукровица. Ужаснее была лишь невозможность двигаться, ведь хотелось сжаться в комочек, повыть от жалости к себе. Он уже не чувствовал мошонку, и это его неимоверно пугало. Перспектива стать неполноценным вызвала такое отчаянье, что он забился в путах, хныча и ругаясь сквозь слезы. Громко треснуло дерево — стол, не выдержал-таки издевательства. Ха замер. Он весь обратился вслух. Казалось, что в подпол сейчас примчится Джеджун. А еще хуже, тот молчаливый мужик, чей взгляд заставлял коленки трястись. Текли секунды, но все было спокойно. И он решился. Дернув правой рукой, понял, что наручник ослаб. Набравшись храбрости, мужчина потянул руку на себя, поморщился от боли в запястье, когда в рану ткнулся металл. Дерево захрустело и, наконец, поддалось — железное кольцо, вогнанное в столешницу, вылетело вместе с сотней мелких щепок. Сердце ублюдка застучало сильнее.

Ключ от наручников висел над головой. Джеджун вновь оставил висеть его там в насмешку над положением жертвы. Зато теперь свобода забрезжила всеми красками. Ха поднял руку к балке. Но он лежал слишком низко, и не мог дотянуться. Пресс удерживал его яйца, и до ключа оставалось до обидного мало. Стиснув зубы, Ихван поднялся и попытался дотянуться до ручки пресса, чтобы освободить яйца, однако левая рука была намертво пристегнута. Он не дотянулся бы, даже случись выбить плечо из сустава. От досады хотелось выть и орать. Руку было не так жалко, как мошонку, и он принялся дергаться вперед, но на этот раз древесина держала. Плюхнувшись обратно, Ихван закусил губу, раздумывая, что же ему предпринять. Выломать стол у него не получалось, дотянуть до ключа или пресса тоже. Он вновь оказался в ловушке. С губ сорвался нервный смешок. Да уж, врагу такого не пожелаешь. Находиться так близко к свободе, и не суметь достать гребанный ключ. Вот уж действительно воздалось ему за его грехи.

Сколько прошло времени, Ихван не знал. Но жажда выжить пересилила боязнь боли, и он вскинул руку, ухватился за край стола выше головы и потянул тяжелое тело вверх. Нижнюю часть прострелило острой болью. Из глаз брызнули слезы, но он стиснул зубы, удержав вопль. Когда казалось, что он потеряет сознание от рвущей на части боли, пресс уступил. Промежность окрасилась кровью, которую щедро разбавлял желтоватый гной. Завывая, Ихван распластался совершенно обессиленный.

И вот ключ оказался в его руках. Всхлипывая, он перевалился на левый бок и вставил ключ в узкую скважину. Не верилось, что все, он теперь свободен. Потные пальцы не сразу справились с маленьким ключом, но в конце концов наручники распахнулись. Ха поднялся. В полумраке рана внизу живота смотрелась не так страшно, по крайней мере выглядела как сплошная бурая клякса, из которой торчал более-менее нормальный член. Разобравшись с ногами, мужчина вытащил катетер и сполз на пол. Его повело в сторону — конечности ослабли после клизмы и зверских пыток. По бедрам стекала влага. Ихван взял халат своего палача, комком лежащий на полке, прижал к паху. Во рту чувствовался привкус крови, голова кружилась. Он понимал, что вряд ли вернется к обычной жизни. Он сломался. И не раны были тому виной, а собственные демоны. Те, от которых он прятался в бутылке все эти годы.

Тихонько заплакав, Ихван плюхнулся в угол, сжался в комок. Травмированный трубой кишечник поднял очередную волну боли. Он был измочален. И все же чувствовал, что ему стало легче. Те крохи самоуважения, стыда и совести, что еще сохранились в нем, ощущали удовлетворение. Он искупил ошибки своей кровью и болью. Да, он умолял отпустить его, подверженный страху и панике. Но сейчас понял, что, если бы Джеджун сжалился над ним, вряд ли бы он чувствовал сейчас странное спокойствие, мягким одеялом окутывающее его плечи. Дрожь унялась, всхлипы прекратились. На губах появилась слабая улыбка.

Усталый мозг не хотел спасения, не искал больше возможности сбежать из подпола. Ему было до странного хорошо сейчас сидеть здесь в полумраке душного подпола, кутаться в тонкий грязный халат. И это не было сумасшествие, он отдавал отчет своему бездействию. Он был прощен. Не Джеджуном. Но самим собой. Именно этого ему и не хватало все эти годы.