Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник)

Параллельно с этим «волчьим циклом» (термин НЯМ) были написаны несколько стихотворений, которые она называет «дразнилками». Это «Я скажу тебе с последней прямотой…» (с эпиграфом из стих. Верлена «Серенада»): «если грубо раскрыть: «Елена» – это «нежные европеянки», «ангел Мэри» – я» (НЯМ; европеянки – образ из стих. «С миром державным…», ср. также обращенное к О. Ваксель стих. «Жизнь упала, как зарница…»); Мэри восходит к пушкинскому «Пиру во время чумы». Стихотворение было написано во время пирушки у Б. Кузина (см. ниже прим. к стих. «Ламарк») и его друзей в Зоологическом музее. Оно перекликается темой со стих. «Бессонница. Гомер…» 1915 г.; в греки сбондили… под греками подразумеваются все участники Троянской войны без разбора. Игра словами бредни – шерри-бренди – ходячая шутка. «Жил Александр Герцевич…» – о соседе ОМ по квартире его брата, где он жил по приезде в Москву: обыгрывается отчество музыканта (нем. Herz – «сердце», небезразлична ассоциация с А. Герценом), серьезный лермонтовский подтекст «Одну молитву чудную Твержу я наизусть» из стих. «В минуту жизни трудную…» и поговорка «Умирать, так с музыкой»; итальяночка ассоциация одновременно с А. Бозио (см. «Египетская марка», гл. 1) и с русской гармонью-«тальянкой». «Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня…» – ответ на установившееся в критике к 1930-м гг. представление о Мандельштаме как певце прошлого, буржуазного, классического, экзотического; поэт демонстративно и гиперболически перечисляет вменяемые ему темы (барская шуба – из «Шума времени», астры – воспоминание об осени 1914 г., желчь петербургского дня – ср. «Я вернулся в мой город…», сосны савойские – реминисценция из стих. Тютчева «Как он любил родные ели…», масло парижских картин – «Французы» из «Путешествия в Армению», над которым ОМ начинал работать); ирония раскрывается в последних строках, где оказывается, что все это – придуманная игра воображения (пенное асти-спуманте было в стихах Ходасевича и Цветаевой, папского замка вино – сорт Château du Pape). Стихотворение читается как автопародия (еще не высказанной формулы «акмеизм – это тоска по мировой культуре»).

Стих. Рояль изображает сорванный концерт мастера Генриха Нейгауза (1888–1964): в том сезоне он, нервничая, часто бросал игру и срывал концерты. Чтобы в музыке стало просторней для мировой сложности, нужно не требовать от мастера простоты (руки-кувалды) и элементарной пользы (сладковатой груши земной – топинамбур, усиленно насаждавшийся в то время; у ОМ он вызывал отвращение); тогда музыка сможет срастить позвонки века (ср. стих. «Век») и выпрямить души, как могила выправляет горбатые тела, а пружина – нюренбергские игрушки. Описание концерта насыщено историко-революционными образами: фронда парижского парламента XVII в., борьба между левой Горой и правой Жирондой во Французской революции XVIII в., Мирабо как лучший ее оратор; а рояль-Голиаф противопоставляется пианисту-Давиду. Стих. «Нет, не мигрень, – но подай карандашик ментоловый…» (которым терли виски от головной боли) – оглядка на жизнь и предчувствие смерти (тухлая ворвань – образ из «Смерти Тарелкина», предсмертный рокот гитары – из Б. Лившица); НЯМ видела здесь смерть падающего летчика и связывала эту тему с рассказом Б. Лапина о воздушной петле (упом. в гл. «Москва» в «Путешествии в Армению»). Программное стих. «Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма…» обращено, по-видимому, к русскому языку. Сквозной его образ – деревянные срубы: в 1-й строфе на дне их светится звезда совести (образ из Бодлера), во 2-й расовые враги топят в них классовых врагов, в 3-й они похожи на городки, по которым бьют: если в стих. «С миром державным…» поэт жертвовал собой за класс, к которому не принадлежал, то здесь он принимает на себя смертные грехи народа, которому он чужд; концовка двусмысленна – топорище он ищет то ли на казнь врагу, то ли самому себе. Анна Ахматова считала, что эти стихи посвящены ей.