Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник)

«За Паганини длиннопалым…» – одно из первых воронежских стихотворений, написанное после концерта Г. Бариновой в Воронеже 5 апреля 1935 г.; она напомнила ОМ Марину Цветаеву, отсюда Марины Мнишек холм кудрей. С кошачьей головой во рту – впечатление от подбородника скрипки у горла (аорты) скрипача. Четвертый… черт – от детской скороговорки; чемчура – припев городских частушек 1920-х гг. Высказывались предположения, что чех и поляк – это Я. Кубелик и И. Гофман (см. «Шум времени»), или же что с польским балом – «польский Паганини» К. Липиньский (1790–1861), а подбор перечисляемых произведений задан двумя «Карнавалами» Шумана. На какой случай местной театральной жизни написано шуточное «Тянули жилы, жили-были…» о несовместимости Бетховена и Воронежа – точно не известно.

В мае – июне 1935 г. ОМ работает над «Молодостью Гёте», кончая ее размышлениями о дружбе Гёте с женщинами, о встрече с Миньоной (будущей героиней «Вильгельма Мейстера» на пути в Италию) и, наконец, итальянским путешествием с любовными элегиями и эпиграммами. Отсюда – сентенциозное «Римских ночей полновесные слитки…» о «внезаконной» любви, отсюда же – два воспоминания об О. Ваксель; о смерти ее он узнал в 1933 г. неточно («умерла в Стокгольме – сразу на вокзале, только выйдя на платформу» – НЯМ). В первом, «Возможна ли женщине мертвой хвала?..», концовка – мотивы «Прекрасной мельничихи» и «Зимнего пути» Шуберта (использованные и в «Молодости Гёте»); скрипка прадеда – А. Ф. Львов (1799–1870), прадед Ваксель по матери, автор музыки к «Боже, царя храни», обладал скрипкой работы Маджини, XVI–XVII вв. – эта итало-русская перекличка упреждает смертную русско-норвежскую перекличку (чужелюбая власть). Второе, «На мертвых ресницах Исакий замерз…», напоминает о последнем свидании ОМ с Ваксель в меблированном (с зеркалом и камином) номере гостиницы «Англетер» невдалеке от Исаакиевского собора; фон – опять-таки музыка, стайка нотных линеек (выжлятник – псарь), Движенье… – из «Зимнего пути» Шуберта (в позднем списке – примечания: «шарманщика смерть – Шуберт; медведицы ворс – шуба»).

Те же ассоциации с гётевской Италией заставляют ОМ вспомнить о Крыме. Он воссоздает по памяти новую редакцию стих. Ариост, в более мрачных тонах (исчезает море, появляются песок и зной, Ариосто смешивается с Т. Тассо (1544–1595), которого на цепи держали в сумасшедшем доме; откуда мотив от ведьмы и судьи… – неизвестно). Крылатая лошадь – гиппогриф, на котором враль плечистый Астольф взлетает на Луну, чтобы добыть там утраченный безумным Орландом разум. Стих. «Бежит волна – волной, волне хребет ломая…» рисует черноморскую волну, разбивающуюся у берега: она вздымается, как стена, падает, как пенные лестницы, и струйками растекается по песку, а за нею встает новая: это напоминает осаду и приступ восточной крепости (турки под Константинополем? франки под Бизертой у Ариосто?) и допускает дальнейшие аллегорические толкования (НЯМ связывает это стихотворение с рассказами о репрессиях после убийства Кирова). Хладные скопцы – реминисценция из «Поэта и толпы» Пушкина. Стих. «Исполню дымчатый обряд…» – о коктебельских камешках, которые НЯМ привезла мужу из Москвы; простой солдат морской пучины – образ, предвосхищающий «Стихи о неизвестном солдате».