Сохраняя веру (Аутодафе)

Сзади на почтительном расстоянии стоял высокий мертвенно-бледный юноша, по всей видимости, кто-то вроде ассистента.

Тут отец заметил нас. Лицо его было серым, как могильный камень. За всю свою жизнь я никогда не видел его в таком подавленном состоянии. Ворот рубашки у него был распахнут, а молитвенная накидка небрежно наброшена поверх мятого пиджака. Он поспешил к нам и жестом отозвал меня в сторону.

— Дэнни, — хриплым голосом сказал он, — я рад, что ты здесь. Мне крайне необходима твоя поддержка.

Я необходим ему? Это было обескураживающее перераспределение ролей.

Я спросил, кто этот странный старик. Во взгляде отца были боль и беспомощность.

— Это ребе Гершон из Уильямсбургского общества Талмудической каббалы… Я попросил его приехать. Ты ведь знаешь, наши предки были мистиками, но сам я никогда не верил в эту разновидность черной магии. А вот теперь своими глазами убеждаюсь…

Он помолчал и скорбно добавил:

— А что мне еще было делать? Ладно, у нас сейчас другая проблема. Нам не хватает десятого мужчины. Я ведь могу просить только тех, кому можно доверять. У нас есть ребе Саул, двое зятьев, ребе Айзекс, ребе Гершон и его ученик, доктор Коэн… Ты девятый. Одного все равно не хватает.

Он взглянул на моего спутника и спросил:

— А этот джентльмен…

— Это профессор Беллер, папа, — поспешил я внести ясность.

— А-а, — протянул отец. — Вы иудей, профессор?

— Я атеист, — ответил тот. — Почему бы вам не просить кого-нибудь из женщин составить кворум?

Отец проигнорировал вопрос и настойчиво произнес:

— Вы не согласитесь просто постоять с нами? Большего Закон не требует.

— Хорошо, — согласился Беллер.

С другого конца синагоги раздался пронзительный крик и эхом отдался от потолка.

Мужчины выволокли Рену к биме[26] и обступили плотным кольцом. Теперь, несмотря на истерические нотки в ее голосе, я мог разобрать слова.

— Я Хава Луриа, и меня не пускают в загробный мир, пока не понесет кару человек, убивший меня.

Мы с Беллером переглянулись.

— Это голос твоей сестры? — спросил он.

— Нет. — Сердце у меня бешено колотилось. — Никогда в жизни не слышал этого голоса.

Мы приблизились к кругу, и я увидел Рену. Она корчилась в кресле, а лицо ее было искажено страшной гримасой. Она стащила с головы шейтель и стала не похожа сама на себя. Крепыш Авром, ее муж, стоял рядом с беспомощным и испуганным видом.

Я подошел к ней, наклонился и сказал как можно более ласковым голосом:

— Это я, Дэнни. Скажи мне, что случилось?

Она задвигала губами, и снова раздался нечеловеческий голос:

— Я Хава! Я вселилась в душу Рены и останусь там, пока не буду отомщена.

Я задрожал. Как и других, меня охватило оцепенение.

Среагировал только Беллер. К явному неудовольствию ребе Гершона, он шагнул вперед, опустился на колено рядом с моей сестрой и заговорил так, словно перед ним была покойная жена моего отца.

— Хава, — негромко произнес он, — я доктор Беллер. О какой мести вы говорите? Кто, вы считаете, причинил вам зло?

Ответ вырвался из уст Рены, как раскаленная лава из жерла вулкана:

— Он убил меня! Меня убил рав Моисей Луриа!

Девять пар глаз внезапно устремились на отца, а профессор Беллер спросил:

— Вы понимаете хотя бы приблизительно, о чем она говорит?

Отец энергично замотал головой и шепотом добавил:

— Я в жизни не причинил ей вреда.

— Ты меня убил! — вновь взревел страшный голос. — Ты позволил мне умереть!

— Нет, Хава, нет! — запротестовал отец. — Я умолял врачей сделать все, чтобы тебя спасти.

— Но ты заставил их ждать! Ты хотел заполучить своего сыночка…

— Нет! — Отец побелел как мел.

— На твоих руках моя кровь, рав Моисей Луриа.

Отец опустил голову, не в силах выдержать устремленные на него со всех сторон недоуменные взоры, и с мукой в голосе проговорил:

— Это неправда. Это неправда! — Затем с мольбой обратился к заклинателю бесов: — Что нам делать, ребе Гершон?

— Откройте святой ковчег. Будем молиться об изгнании злого духа из тела вашей дочери.

Я направился к кафедре, открыл дверцы и раздвинул занавесь. За нею рядами стояли священные манускрипты в шелковых переплетах с золотой каймой, украшенных серебряными орнаментами. В эту ночь, ночь мистического мрака, они, казалось, сияли ярче обычного.

Ребе Гершон обратился к остальным:

— Замкнем круг вокруг этой женщины и станем петь девяностый псалом.

Мы быстро отыскали нужную страницу и ожидали дальнейших указаний.

Он сделал знак начинать.

Обычно наши молитвы представляли собой стремительные потоки слов, с разной скоростью проносящиеся по разным разделам текста и создающие какофонию священнодейства. Но на сей раз мы все пели в унисон, словно Господь поставил посредине метроном.

В одном из курсов мы изучали этот псалом, и нам рассказывали, что в древние времена суеверные иудеи усматривали в нем антидемонические силы, поскольку первые два стиха взывали к Богу под четырьмя различными именами.