Сохраняя веру (Аутодафе)

— Ребе Гершон, мы тоже хотим что-нибудь делать. Можно мы хотя бы будем держать свечи? На женской стороне, разумеется.

Старик только отмахнулся. Потом он снова ткнул в меня пальцем. На этот раз я без всяких слов понял, что он приказывает погасить большой свет.

В один миг огромная синагога погрузилась во мрак. Остались гореть только семь ритуальных свечей.

При их неверном свете заклинатель раздал нам семь бараньих рогов. Один достался мне, хотя я не был уверен, что сумею извлечь из него хоть какой-нибудь звук, так как губы у меня совсем онемели.

По следующему сигналу ребе Гершона мы снова окружили Рену, которая продолжала сидеть, сгорбившись и крепко зажмурив глаза.

Заклинатель набрал полную грудь воздуха, встал перед одержимой и с выражением произнес:

— Дух зла, раз нашей молитве ты не внемлешь, мы призываем для твоего изгнания Господа Всемогущего.

И скомандовал:

— Дуйте текиах!

Это означало, что мы должны гудеть все разом.

Меня всегда пробирала дрожь, когда я слышал звук одного-единственного рога по великим святым дням. Я представлял себе этот оглушительный звук как сигнал Высшего Суда Господня. Но рев семи таких рогов одновременно не могу даже описать.

Все глаза были устремлены на лицо Рены. Она снова забилась в корчах, и внутри ее клокотал тот же голос:

— Отпустите меня! Перестаньте меня тянуть! Я не уйду!!!

Рена поникла. Она откинулась к спинке кресла и совершенно обмякла.

Ребе Гершон продолжал ритуал, и в свете свечей блестели капли пота, выступившего у него на лбу.

— Раз ты не повинуешься и высшим силам, то я призову самые безжалостные силы вселенной, которые исторгнут тебя.

Он снова повернулся к нам и приказал:

— Дуйте шеварим!

Пустую синагогу наполнили три низких, ровных гудка. Мы все наклонились к Рене. Демон все еще сидел в ней, хотя заметно ослаб.

— Теперь все силы мира против меня, — пожаловался он. — Меня безжалостно раздирают духи — но, несмотря на боль, я не уйду!

Ребе Гершон отрывисто приказал:

— Положите Тору на место и закройте ковчег.

Все быстро исполнили приказание. Уверен, что так же, как и я, никто не понимал, что еще теперь может сделать заклинатель.

Когда мы снова дружно обступили дыббука — то есть Рену, — старик вышел на середину и, глядя на нее в упор, издал львиный рык:

— Восстань, о Господи! Рассей и обрати в бегство врагов своих!.. Я, Гершон бен Яаков, разрываю все нити, связывающие Сына Тьмы с телом этой женщины.

После небольшой паузы он вскричал еще громче:

— Тебя изгоняет Господь Всемогущий!!!

Жестом показав на рога, он приказал нам:

— Теруах!

Движимые слепым страхом, мы произвели рев, обративший воздух в первобытный хаос. Нам не хватало дыхания, но он велел нам гудеть не переставая. Теперь конвульсии, сотрясавшие тело моей сестры, стали настолько сильными, что ее выгибало и подбрасывало над стулом.

Затем она вдруг упала без сознания.

Ребе Гершон сделал нам знак остановиться. Папа первым подошел к дочери и приподнял ей голову:

— Рена, девочка моя, как ты себя чувствуешь?

Она едва приоткрыла глаза, но ничего не ответила.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь, дитя мое, — взмолился отец.

Она молчала, взгляд не фокусировался.

Кто-то легонько тронул меня за плечо. Я повернулся — это был Беллер.

— Подойди к ней! — шепнул он.

Я кивнул и сделал два или три шага к сестре. Каким-то чудом она меня узнала.

— Дэнни… — пролепетала она. — Где я? Что происходит?

— Все хорошо, — успокоил я ее. — И твой муж здесь.

Я показал на Аврома. Он подошел, наклонился и обнял жену.

Реб Айзекс зажег свет, а ассистент ребе Гершона стал собирать потушенные свечи.

По его знаку все сняли белые накидки и вновь обрели мирской вид.

Беллер еще раз проверил Рене пульс и, взяв у доктора Коэна ручку-фонарик, посветил ей в зрачки. Он выпрямился, явно удовлетворенный осмотром.

— Уложите ее в постель и дайте как следует отдохнуть. Я распоряжусь, чтобы ее навестил врач из клиники.

Я ожидал, что отец возразит, но он ничего не сказал. К моему изумлению, он сам теперь оказался в роли пациента Беллера.

— Могу я с вами поговорить, рав Луриа? — спросил тот.

Папа молча кивнул и отошел с профессором в сторонку. Они шепотом совещались, слов я не слышал. Покивав друг другу, оба вернулись к нам.

Авром продолжал бережно обнимать Рену. Я был глубоко тронут его преданностью.

Затем отец обратился ко всем:

— Как вы видите, Господь услышал наши молитвы. Благодарю вас, ребе Гершон. И вас всех. — И со строгостью, которая меня поразила, добавил: — Но приказываю всем молчать о том, что вы сегодня видели и слышали!

По пути домой я набрался храбрости и спросил Беллера:

— О чем вы с папой говорили?

— О его первой жене, Хаве. О том, как она умерла.

— Вообще-то, я об этом ничего не знал. Он никогда об этом не рассказывал.

— То, что я от него узнал, позволяет сложить целостную картину. Я почти уверен, что она умерла от токсемии.

— А что это такое? — спросил я.