Сокол, № 1, 1991

Он мотнул головой, отгоняя воспоминание, встал, нервно прошелся по подвалу. Шаги звучали так же глухо, как тогда, в подземном ходе. Это было неприятно, и Климов снова сел, дрожащей рукой налил в стакан остывшего чаю. Да, упал он тогда, и там бы и остался на веки вечные, если бы не друг Петро. Оказалось, что кто-то заприметил Климова у люка и сказал Петру, когда тот пришел на площадку. Петр сразу понял, что к чему, и полез в подземелье. Когда спускался по лестнице, услышал в глубине выстрел, бросился по ходу со своим револьвером и начал подлинный бой с двумя бандитами, которые еще раньше пробрались сюда, как потом выяснилось, со стороны реки, где в стенке набережной был проломан лаз. Что они искали, так тогда и осталось невыясненным, потому что обоих Петро застрелил. Да только и сам напоролся на пулю. Вынесли его из подземелья еще живого, но вскоре он умер в больнице. Так Климов и не видел больше своего дружка да соседа по комнате Петра Маринина, потому что сам пролежал в больнице без памяти незнамо сколько. Рана у него оказалась очень серьезной — в голову, вытек глаз. Дотошные следователи тогда во всем разобрались, выяснили, что бандиты, прятавшиеся в глубокой нише, сначала хотели напугать Климова, может быть, рассчитывая, что тот убежит, да не удержались, выстрелили. Пуля попала в тот самый череп и чуть отклонилась. Это и спасло Климова. Бандиты сами бросились бежать, а ниша от выстрела обвалилась, Климов оказался полузасыпанным. Как невесело шутили соседи: еще немного, и домком мог бы рапортовать об ослаблении жилищного кризиса в их доме, поскольку в распоряжении домкома оказалась бы свободная комната.

Но все это было потом, когда Климов уже начал выздоравливать. Приходили какие-то милицейские начальники, расспрашивали о золоте. Но до выстрела никакого золота Климов не видел, а после видеть не мог. Отстали.

И сам он тоже скоро позабыл о золоте. Только ночами, случалось, снилось ему подземелье и ослепительная вспышка, после чего начинал болеть стеклянный глаз, вставленный вместо вытекшего. И часто видел он во сне россыпи золотых монет. Он перебирал эти богатства, складывал их в грубый рогожный мешок. И всегда просыпался после таких видений разбитым, с больной головой.

И давний друг Петро виделся не раз. Во сне приходил — ладно, а то ведь и наяву. То в толпе покажется, а то дома выйдет вдруг из стены и стоит, оглядывается, будто не узнает своего собственного жилья. Слава богу, пропадал быстро, не доводил до мысли, что надо в больницу бежать, к психиатру.

А последнее время зачастил Петро.

Жил старик все в той же комнате, что и полвека назад. Собачью площадку всю, считай, порушили, когда прорубали новую улицу, впоследствии прозванную москвичами «вставной челюстью социалистического города», а этот дом оказался сбоку и уцелел. По новой улице старик ходил ежедневно то в магазин, то еще куда. Жил он один — безглазого кто возьмет? На перемену жилья заявлений не подавал — что по тем нормам, что по этим жил барином, с тройной нормой квадратных метров. Каждый день глядел из окна на громадные «спичечные коробки» домов, сотворенных «передовой архитектурой», и каждый день горевал о Храме. Когда обдирали его да рушили, сколько кричали о дворцах будущего! Вот они, «дворцы», дождался, нагляделся. Глаза бы не глядели! И была теперь для него память о Храме, как воспоминание о самом хорошем, что было в жизни, об утраченном рае, который подобно граду Китежу исчез лишь временно и который в свой час обязательно возникнет вновь. Не то живет, что в глаза назойливо пялится, а что не умирает в душах людей. В этом он уверялся с каждым годом все больше. От этих мыслей и в церковь стал захаживать, ездил все больше в Елоховскую, от Арбата на метро три остановки. Не молился — что не дано с младости, тому уж не научиться. Но и так, истуканом, стоять в церкви все равно было благостно.

В Елоховской-то он и увидел опять Петра. Тот тоже не молился, стоял, оглядывался — экий любопытный. Увидел Климова, поклонился, как знакомому. Вот тогда ему стало не по себе, вот тогда окончательно решил идти в больницу.

И в самом деле пошел. Только при нашем хваленом здравоохранении поди-ка попади к врачу-специалисту — на месяц очередь. Плюнул и решил лечиться народным способом. Надумал: если еще явится видение, пошлет его к такой-то матери.

А он возьми да и явись в тот же день. Дома. Вошел неслышно в комнату и заговорил раньше, чем Климов опомнился.

— Пожалуйста, не пугайтесь, ничего таинственного в этом нет, просто образ, который вы видите, лучше других закреплен в вашем сознании…

Так он заговорил незнакомым бубнящим голосом. Будто радио, когда его плохо включишь. Климов мотнул головой, хотел все-таки матюкнуться, но вместо этого спросил:

— Чего это ты выкаешь со мной?

— Пожалуйста, извините, мы ведь не знакомы и, к сожалению, никогда не сможем быть знакомы.

— Забурел на том свете? — спросил Климов, соображая, каким шизиком обзовут его, если расскажет кому все, как есть.

— Пожалуйста, выражайтесь яснее. Жаргоны трудно поддаются переводу.