Сокол, № 1, 1991

Климов не спешил. Рабочий день у него начинался не так, как у всех, и работа была интеллектуальная, ответственная — в ВОХРе «Дворецстроя». До строительства дворца было еще далеко, и всех удивлял парадокс: был Храм — никто не охранял, стал кучей щебня, — появилась охрана, даже и вооруженная. Воровать было нечего, — все растащили да разворовали еще до взрыва, но охранников нагнали много. В эту кучу-малу попал и Климов. Конечно, по милицейской рекомендации и, конечно, с заданием — приглядываться, не объявятся ли те двое, которые говорили о золоте под Храмом.

Работы по разборке камня велись круглые сутки. Ночью вся огромная площадь, огороженная заборами, освещалась яркими лампами, и нести службу ВОХРу было совсем не трудно. Охранники мучительно зевали от скуки на своих постах, не зная, кого куда не пускать, кого с чем задерживать. Маялись все, кроме Климова. Этот и в свободное время приходил на площадку, гулял по охраняемой зоне и вокруг нее, всматривался в лица. Лиц тех двоих в день взрыва Храма он толком и не видел, помнил их по фигурам — один длинный, в шинели, другой короткий, в полушубке. Но летом люди одевались по-другому, длинных да коротких попадалось много, иногда они были и вместе, но все не узнавались. Жаловался Петру Маринину на свою следопытскую неспособность, а тот успокаивал: появляться-де ворам пока рано, вот очистится от щебня цокольная часть, тогда жди. Подозревал Климов, что не один он на стреме, но кто был еще, ему не докладывали, а сам не спрашивал, боясь быть назойливым.

А вот старательность, думал, всегда на пользу. И в этот день, как делал не раз, Климов задолго до своего часа заступления на пост пошел на объект. Пошел пешком через Арбатскую площадь, по Гоголевскому бульвару.

Москва жила безоглядно-торопливой, суетной своей жизнью. Звенели трамваи, цокали по мостовым извозчичьи лошади, гремели телеги ломовиков, работяги катили во всех направлениях двухколесные тележки, груженные разной разностью. Оголодавшие за ночь разбойные московские воробьи отчаянно орали_ и дрались над каждой кучей свежего лошадиного помета…

Много было и нового в Москве. Обыватели ходили глядеть на первые в городе улицы, залитые черным мягким асфальтом, на котором не слышно было даже телег. Вот-вот должны были появиться троллейбусы, ездить на них будто бы одно удовольствие — быстро и никакого трамвайного дребезга. За Тверской заставой на месте заросших прудов строился грандиозный стадион «Динамо», и там толпами собирались любопытные. Говорили о новом поветрии — парашютных вышках, кто с какой да сколько раз сиганул. Говорили о еще для всех загадочном метро, которое неусыпно рыли кротовики-метростроевцы. Не переставали говорить и о взорванном Храме Христа Спасителя, но не как прежде. Потрясший москвичей взрыв заслонялся в памяти множеством других взрывов. Церкви рушили — что ни день, то новую…

Никак не мог Климов привыкнуть к пустоте в конце бульвара. Прежде купола Храма сияли над всей Москвой, и в солнечный день, казалось, разливали по окрестным улицам золотое свечение. Храм, все выше вздымавшийся впереди, рождал ощущение незыблемости и покоя. Именно покоя, какой приходит к человеку при неизменности его бытия, рождающего в душе благость и уверенность.

А теперь Климов чувствовал, как с каждым шагом к пустоте за домами что-то сжимается в нем, будто впереди неизвестность, даже опасность. И все возвращалось к нему ощущение выдернутого зуба, появившееся тогда, в день взрыва, и он машинально оглаживал языком десны, и в душу его заползала тоскливая горечь о навсегда утраченном, невозвратном.

На площадке «Дворецстроя» все было, как всегда. Сезонники, набежавшие на работенку со всех губерний, железными клиньями, кирками да ломами долбили на куски огромные, оставшиеся после взрыва каменные глыбы, грузили обломки в кузовы грузовиков, на трамвайные платформы, отчаянно матерились. «Где пребывала Богоматерь, теперь я слышу в бога-мать», — вспомнил Климов чью-то едкую реплику, которых много слышалось тут, возле заборов, особенно первое время, когда к порушенному Храму люди собирались огромными толпами. Чтобы поглазеть да лишний раз выругать тех, кто это содеял. А поскольку под горячую руку попадались те же сезонники, то им все и доставалось. Рабочие отмалчивались отругивались, а то принимались громко хвалить «совецку власть, дающую работу простому человеку».

Последнее время толпы поубавились: каждый день травить душу кому не надоест? А гора камней не уменьшалась, и, казалось, годы нужны, чтобы всю ее раскрошить да вывезти.

У Климова было в запасе свободное время, он не стал заходить на охраняемую территорию, а обошел высокий забор справа и скоро оказался на берегу реки. По реке шлепал старый буксир, тянул баржу, на мостках бабы полоскали белье, рядом паслись козы, купались мальчишки. Все было, как всегда, и никаких подозрительных личностей поблизости не наблюдалось.