Сокол, № 1, 1991

А они пошли листать дальше, и опять у Климова было ощущение, будто прежде был слепым. И вот теперь будто впервые вступал он в Храм через приоткрытые врата и жмурился от золотого блеска бесчисленных массивных рам, окладов, лепных фигур на стенах. Солнечные лучи пронизывали гулкое пространство, играли на окладах икон, лепных украшениях, на зеркально отполированных панелях стен из малахита, порфира, мраморов самых разных цветов, оттенков, рисунков. Огромные, в три человеческих роста, фигуры Сергия Радонежского, Осляби и Пересвета, картины большие и малые, росписи, и повсюду вырезанные на мраморе и бронзе надписи — имена тех, кто пал за Родину в 1812 году.

Мраморы мозаичного пола блестели, искрились отраженными огнями — ступил на этот пол и заробел. А впереди, по ту сторону безмерной пустоты, — алтарь в виде целой церкви с куполом, навершием-луковицей, большим крестом и многими малыми крестами, с резными царскими вратами, снизу доверху сияющий позолотой, изукрашенный иконами да росписями, замысловатой резьбой…

Скрипнула дверь, вошел дядя Миша с покрасневшими натертыми подглазьями, встал у косяка.

— Как теперь глядеть этот альбом? Продать бы, да ведь рука не поднимется.

— Ладно, дядь Миш, чего уж, — сказал Петро и пощипал свой короткий ус. — Скажи лучше, где тут про золото написано?

— Весь Храм — золото.

— Я про настоящее золото. Где его зарыли?

— Золото не зарывают, а возносят. На куполах было золото, тридцать пудов.

— Тридцать?! А внизу сколько же?

— Где внизу?

— Ну под Храмом. — Он искоса глянул на Климова. — Вспоминай, дядь Миш, а то ведь уворуют.

— Да не знаю я ни про какой низ.

— Может, чертеж поглядеть? Ну низ этот?

— Цокольную часть?

— Во-во, фундамент. Не кошелек же потерянный, пуды лежат, должно быть место обозначено.

— С чего ты взял?

— Говорят, — уклонился Петро и опять искоса глянул на Климова, словно спрашивая: не наврал ли?

Климов отвернулся, поглядел в окно, изукрашенное белыми метелками мороза, перевел взгляд на лепной потолок, потом на книги. И вдруг в простенке между шкафами увидел стоявшего во весь рост Петра. Странно было, будто не он только что сидел за столом, похлопывал ладонью по альбому и выпытывал своего дядю. А теперь, казалось, только что вошел и с интересом озирался какими-то незнакомыми, страшными, абсолютно черными глазами без зрачков.

— Ты, дядь Миш, давай пошевели мозгами, дело серьезное.

Климов вздрогнул, потому что голос был оттуда, из-за стола, и увидел Петра на своем месте. Опять глянул в простенок, но там никого не было. Почему-то вдруг захотелось перекреститься. Подумал, что это уже черт-те что, если видения начались. То голос какой-то слышал, а теперь вот чудится…

— Да не знаю я никакого золота.

— А чертежи-то, чертежи.

— Тут вам, ребятки, не повезло. Боюсь, не найдете вы чертежей, украли их.

— Как украли? Когда?!

— Лет десять как. На «Теремок» тогда нападение было.

И начал дядя Миша рассказывать…

* * *

— Ну и чего? — спросил Ефим.

Он поднял голову от верстака, передернулся после сна, с интересом глянул на старика. Тот потягивал чай из стакана, уставив на слесаря пристальный зрачок стеклянного глаза. Была какая-то жуть в этом зрачке, будто наганом нацелились.

— Надо же, сморило. К бутылке не притрагивался, а сморило. Ты чего-то рассказывал или мне привиделось?

— Рассказывал. Про Храм.

— Красивый, видать, был?

— Ты Исаакиевский собор в Ленинграде знаешь?

— Знаю. На экскурсию ездили еще в школе.

— Почти такой же. Высота Исаакия — сто один метр, Храма — сто два.

Ефим выругался и задумался. И старик молчал, всматриваясь своим дурным глазом куда-то в угол. И никто не приходил за слесарем, не стучался. Тихо было в подвале, только вода булькала в трубе да где-то, не понять и где, скреблась мышь.

— Наделали делов, напортачили, мать вашу так, — снова выругался Ефим. — Неужто никто не разъяснил? Зачем взрывать-то? Туристам бы показывали, деньгу гребли.

— Не думали тогда ни о каких туристах. Сами себе короли были, строили счастливое будущее, на зависть миру.

— Построили!..

— Все старое хотели порушить да переломать, чтобы новое, значит…

— Ага, бассейн построили. Лужу посреди города. Купаться, конечно, хорошо, но ведь можно было и в другом месте яму-то вырыть.

— Да разве только Храм Христа Спасителя взорвали? А Страстной монастырь, а Чудов монастырь, а Казанский собор, а храм Спаса на Бору, а Никольские да Иверские ворота, а красивейшие церкви Николы Большой Крест, Успения Пресвятой Богородицы, Николы, Святого Мирона, Владимирской Богоматери… Тысячи храмов да старинных зданий порушили. Во имя чего, я тебя спрашиваю?!.

— М-да! — только и ответил Ефим и опять хотел матюкнуться, да передумал. Взял бутылку, повертел в руках и поставил на место. — М-да, строители… И золото, значит, того?..

— С золотом целая история.

— Не нашли? Так давай поищем.

— Погоди, помозговать нужно. Как прежде-то? Не помолившись, ничего не начинали.

— Ну молись скорей.

— Вот я и вспоминаю. Дядя Миша-то нас тогда удивил, удиви-ил…