Сокол Ясный

– Веснавка… Да, куда-то ее девать надо… уж был у нас с батюшкой об этом разговор, – вздохнул Путим. – Но она свою долю сама выбрала, сама с Травенем бежала, и отговоров не послушалась. А ты… – Видно было, что он хочет быть справедливым к дочерям и не обездоливать ту, которая всегда была послушна, ради той, которая сама нарушила волю рода. – Не пожалеешь потом, если здесь останешься?

– Пожалеет – после воротится, – буднично заметила Угляна. – Я ее тут к лавке не привяжу, а у Леденичей женихи, чай, не последние на свете. Такой девке жених завсегда найдется!

– Это правда! – с облегчением согласился Путим. – Хочешь – оставайся, а как надумаешь, воротишься. Угляна тут поучит тебя еще чему полезному. А жениха мы тебе хоть через год найдем, ты ведь не перестарок у нас.

Бебреница повздыхала, но тоже согласилась на такой выход. Ее очень волновала судьба беспутной Веснавки, которой отказ Младины давал возможность все же обрести новую долю. Хоть она и вырастила их обеих, но ведь Веснавка была ее родной кровиночкой, первой дочкой, а из-за пережитых той несчастий мать только сильнее ее полюбила. Младина же теперь казалась ей какой-то замкнутой, отстраненной, чужой. Как ее истинная мать Угляна…

***

Через несколько дней Леденичи приехали за невестами, и им вывели ровно столько девок, на сколько и договаривались. Дома леденичские большухи рассудили, что вдова – пара вдовцу, и руку Веснавки, замкнутой, но покорной, возле печи вручили Дреману. А сияющая, как полная луна, Домашка встала на свадебном рушнике рядом с Данемилом. Сперва он огорчился, прослышав о том, что обещанная ему Младина ушла в лес к волхвите, но справился с собой и со временем все больше любил свою здоровую, красивую, трудолюбивую жену. Имя Вышезара в роду Леденичей больше никогда не давали, но первого сына Данемил назвал Братояром – в память о том весеннем поединке, который выиграл как «брат Ярилы». Будиловичи таки созвали сежанское вече и били челом старейшине уже на Леденичей, чей сын навел на них «волков», но вече единогласно решило: сбежав в лес, парень оторвал себя от рода и род за него не в ответе. На том и кончилось.

Глава 6

Однажды Младина проснулась с ощущением близости чего-то огромного. Открыла глаза, вскинулась – эта близость ощущалась почти телесно, так и казалось, что рядом с ее лежанкой затаилось какое-то чудовище, такое большущее, что его не окинуть и взглядом… Мамонт подземельный какой-нибудь. Но в избушке все было как всегда, и она осознала: это огромное находится у нее внутри. Вернее, в Нави, куда у нее внутри вдруг открылось оконце. Но сейчас это оконце превратилось в распахнутые ворота, и в них шла… Шла она, звездная бездна. Снаружи дул пронизывающий ветер, мокрый снег густо валил на черные ветки, рыже-бурые груды опавшей листвы, яркую зелень елей. Облачное небо склонилось к самой земле, будто прогибаясь под поступью Ледяной Невесты. Она пришла, а значит, наступила зима. Было трудно и страшно дышать – Младина боялась, что одним вдохом втянет в себя весь зримый мир. Торопливо одевшись, она вышла из избушки и присела на завалинке, глядя на лес, засыпаемый белым пухом из крыльев Марениных лебедей. Было еще слишком тепло и сыро, снег не ляжет, но в нем Марена-Зимодара вошла в земной мир, чтобы подчинить его себе.

На воздухе Младине стало легче. Теперь она дышала полной грудью, ощущая невероятную силу – казалось, каждая ветка в лесу вливала свою кровь в ее жилы. И в то же время непонятное чувство заставляло ее с тоской поднимать глаза к небесам, сердце сжималось от печали. Он уснул… И теперь будет спать до самой весны, до Ладиного дня. Она молода, сильна и прекрасна, но он этого не увидит… Душу заливала горечь разлуки, сожаление о том, что летом, пока он был рядом, она так мало думала о нем. А Хорт вдруг встал перед глазами как живой; Младина невольно поднялась, огляделась, будто услышала зов. Ждать было больше невозможно; сказали бы ей сейчас, указывая на присыпанный снегом лес: «Иди, он в той стороне», – она встала бы и пошла, не спрашивая даже, долго ли придется идти.

Однако и сон Перуна означал великое благо для Всемирья. Еще раз повернулось колесо кологода, готовясь к обновлению. И Младина тем сильнее ощущала свое родство с миром, который сейчас кутался в белую рубаху умирающего, дабы вскоре вновь оказаться в белых пеленах новорожденного, что сама переживала нечто очень похожее.

– Сидеть нечего, надо за дело приниматься, – сказала ей Угляна вечером того же дня, когда Путим и Бебреница как пришли, так и ушли вдвоем. – Ты ведь ко мне вселилась учиться не избу мести. Раз привели тебя, значит, пора.

Младина больше не спрашивала, кто эти, которые «привели» и о которых Угляна упоминала так уклончиво. Начала привыкать.

– У тебя есть чур-вещун, – начала рассказывать Угляна, усевшись напротив. – Оно по всему видно. Раз вилы с тобой говорят, то без чура тут никак обойтись не могло.

– Но у всех есть…