Сокол над лесами

Последнюю остановку на подвластной Киеву земле делали в Веленеже, близ истоков Случи. Здесь сидел боярин Перемил, отец одной из двух Лютовых жен. Он был весьма рад от самой княгини услышать, что дочь его живет в довольстве и к предзимью ожидает первенца. Перемил вздохнул с облегчением: родив дитя, особенно если это окажется мальчик, молодуха утвердит свое положение в новой семье. Старший сын молодого хозяина навсегда закрепит за своей матерью почетное положение в семье, каких бы жен тот ни брал в дальнейшем. Это дитя и его, Перемила, свяжет кровным родством с семьей воевод, а через свойство – и с киевскими князьями. Тайком покачал с грустью головой: как бы ни повернулась дальше борьба между русью и деревами, перед ним выбора стороны уже нет. Смешанная кровь перекрыла пролитую, десятки, если не сотни таких же, как он, мужей деревских связаны с русами родством и не вправе против их власти возмущаться.

Дорогу в Плеснеск Свенельдичи хорошо помнили: они вдвоем проделали ее чуть более полугода назад. От Веленежа оставался всего один переход до Горины, за которой начиналась Бужанская земля. Миновав переправу, на третий день путники оказались вблизи Плеснеска. Можно было успеть до темноты войти в город и ночевать уже у Етона – будь сейчас зима, путники так бы и поступили. Но теплая, ясная погода позволяла перенести еще один ночлег в поле, и Эльга предпочла дать хозяину время подготовиться к встрече. А себе собраться с мыслями после дороги.

За несколько поприщ до города остановились, раскинули стан на лугу, отправили в Плеснеск гонца. Варили кашу на ужин, слушая летящие над рекой песни – девы бужанские готовились встречать Купалии.

Из-за лесу, перелесу, шелковая трава!
Ходил, гулял, парень молодой,
Ой, люшеньки, ой, люли!
Он гулял, во гудочек играл,
Он невесту выбирал…
Ох ты пой, распевай,
Тоску-скуку забывай!

Оружники примолкли, прислушиваясь к звучанию рожка, на лицах отражалась тоска. Эти гуляния были не про них: мало кто в молодые годы мог обзавестись своим хозяйством и найти жену. Эльга улыбалась, пряча светлую печаль. Пятнадцать лет назад и она ходила в кругу с девушками над рекой Великой, пела песни – другие, но похожие, все про то же: про соловья и кукушку, про калину и малину, про то как парень просит девушку перевести его через брод – или она его. Но означает это одно и то же: переход из прежней жизни в новую, из юнца и юницы в молодца и молодицу, женатую пару, ожидающую появления детей.

И в ту, шестнадцатую весну, которая так переменила все в ее жизни, у брода через Великую она впервые увидела Мистину…

Кто-то, подойдя совсем неслышно, приобнял ее сзади, губы прильнули к шее – с молодой нежностью и зрелой страстью, знающей свою силу. Эльга помнила эти прикосновения, этот запах; от накатившего влечения в животе разлился жар и веки сами собой опустились. Но княгиня с усилием отвела руки, сзади обвившие ее за пояс. Если кто-нибудь сейчас на них посмотрит – и объятия их, и лица гласно выдадут дружине тайну, о которой люди раньше могли только догадываться.

Выходила девушка тонка и долга,
Ой, люшеньки, ой, люли!
Белоличка, круглоличка, хороша! —

раздавалось на зеленой горке. Словно сама земля-мать внушала и приказывала: живите прямо сейчас, любите друг друга, наслаждайтесь молодостью и жаждой жизни в крови.

Ты пригожа, хороша,
Пойди замуж за меня!
Ой, люшеньки, ой, люли!
А не выйдешь за меня,
Воспомянешь ты меня,
Удалого молодца!
Ой, люшеньки, ой, люли!

– Перестань! – с мольбой шепнула Эльга. – Люди увидят…

И пошла от шатра к костру, где сидели оружники и Святослав. Но даже почти взрослый сын и серое платье вдовьей сряды не мешали Эльге в этот теплый душистый вечер чувствовать себя юной девой, полной ожидания, что какое-то неведомое, огромное счастье вот-вот упадет ей в руки, будто охапка цветов в росе…

Кто в юности не переживал этого ожидания в такие же весенние вечера? И кто в зрелых годах, даже если все в жизни сладилось, может сказать, что хоть раз держал в руках это счастье во всей его душистой полноте?

* * *

Рано утром из Плеснеска прибыл отрок-вестовщик и попросил обождать: гостей встретят. На смену дорожным плащам кияне достали из коробов хорошие крашеные одеяния, Эльга вместо серого платья надела белое и белый же плащ, отделанный тонкой полоской темно-синего шелка. На шелковый убрус, обвивающий голову и шею, повязала очелье из синего шелка, с серебряным тканцем и тремя парами серебряных подвесок тонкой моравской работы с каждой стороны. Среди зелени луга княгиня сама казалась свежим, душистым белым цветком, и взгляды собственных оружников не раз дали ей понять, как она хороша.