Сокол над лесами

Горун подобрал горсть праха и размазал немного по лбу. До ворот оставалось всего шагов семь. Вот сейчас она войдет туда… и сгинет в глубинах Нави, откуда появилась.

– Жди здесь! – велела волчица. – Считать до скольких умеешь?

– Сколько надо умею.

– Считай до тридцати трех, потом отворяй ворота и заходи. Увидишь самую большую избу. Подойди, стукни в дверь три раза. Опять посчитай до тридцати трех, и тогда заходи. А там… увидишь, что будет.

Волчица скользнула за ворота и пропала – только хвост с рыжей подпалиной мелькнул. Как привороженный, Горун не мог оторвать взгляда от створок, которые она прикрыла за собой. Наконец опомнился: ему же велено считать! Не зная, долго ли промешкал, начал сразу с пятнадцати. Может, закончил рано, может поздно… а, обое рябое!

Вдруг подумалось, что она может быть там, во дворе. Горун толкнул створку – раздался скрип, будто вой голодного лешака. Но за воротами никого не было – только два высоких идола в середине, Велес и Марена.

По привычке поклонившись божествам, Горун огляделся. Самая большая изба, она сказала. Видать, туда.

Подошел, постучал три раза, теперь уже стал считать основательно. Тридцать один… тридцать два… тридцать три…

Пока считал, огляделся, заметил под навесом на скамье бадью с водой и белый рушник. Тоже важно! Наклонился, осторожно черпнул горстями воды, умылся, промыл глаза. Иначе можно ничего и не увидеть – просто так навьи живым очам недоступны.

Согнувшись, протиснулся в низкую дверь. И да, он их увидел! Около десятка женщин неподвижно сидели на скамьях. Никаких шкур и личин – белые сорочки, белые вздевалки… белые покрывала на головах, закрывавшие лицо и спускавшиеся до груди.

– Будь цел, отроче! – послышался сзади голос.

Увы, другой. Не тот, молодой и звонкий, что касался души, как свежий ветерок.

Обернувшись, Горун увидел Толкун-Бабу. Поклонился. Впервые он подошел к ней, старшей жрице Нави, так близко, и то, что она оказалась на голову ниже ростом, потрясло его. Казалось, она лишь притворилась маленькой, чтобы его обмануть – а сейчас вдруг начнет расти и будет увеличиваться, пока не упрется макушкой в кровлю.

– Молодец, что добрался, – вместо этого приветливо сказала Толкун-Баба. – Чего же хочешь теперь?

«Где та волчица?» – чуть не ляпнул Горун. Пришлось подумать, чтобы вспомнить нужный ответ.

– За невестой я, мати…

– Здесь твоя невеста, – Толкун-Баба указала на сидящих дев. – Любую выбирай. Девять у меня дочерей, да только княжья дочь лишь одна. Угадаешь – твоя будет. Не угадаешь… Какую выберешь, ту возьмешь, к себе в дом уведешь. Ступай.

Парень двинулся к скамьям. Оглядел сидящих. Вот эти две – старухи, сразу видно, горбятся. Эта слишком толста и грузна – тоже немолода. Вон та может быть… или эта, с краю…

И вдруг ноздрей его коснулся запах – немного веяло потом, немного звериной шкурой… лесным мхом… Он вгляделся. Сидевшая перед ним дева, вторая с краю, была неподвижна, но белое полотно на ее груди вздымалось чуть сильнее, чем у других. Будто она только что проделала долгий путь и не успела перевести дух…

Руки ее были сцеплены на коленях, как у прочих. На правой кисти чуть виднелась свежая красная царапина…

– Эту беру! – поспешно, будто от малейшего промедления счастье могло ускользнуть, Горун указал на нее. – Вот эту, мать!

– Эту? – Толкун-Баба приблизилась, чему-то усмехаясь. – Не слишком ли спешишь, отроче? Не торопись, подумай! Спешки нет, судьба твоя решается. Какую возьмешь, с той и будешь век вековать!

– Я понял. Вот эту давай.

– Встань, – велела Толкун-Баба.

Дева медленно поднялась. Теперь Горун видел ее рост и снова убедился: не промахнулся. В груди теплой волной разлилось отрадное чувство, будто сами боги вслух пообещали: отныне и навек все станет хорошо. Он поймал счастье-долю свою.

Пока Толкун-Баба бралась за концы покрывала, готовясь его поднять, Горун даже не думал, может ли оказаться, что это и есть Благожитова дочь. Думал он только об одном.

Сейчас наконец-то он увидит ее лицо…

* * *

На броде через ручей Велеба дожидалось истинное исчадье Нави. Мужик средних лет, довольно крупный, в волчьей шкуре и личине, противником оказался сильным и ловким, однако сноровкой Велебу явно уступал. Ухватив друг друга за плечи, они начали было ломать, как в борьбе на Медвежий день; волчий мужик был тяжелее, однако Велеб быстро врезал ему коленом в пах. В стеночных боях такое запрещено, но здесь правил нет. Человек-волк согнулся, и Велебу осталось лишь добавить по голове и опрокинуть.

– Покоряешься? – спросил он.

Тот в ответ неразборчиво замычал. Да он еще и немой! Тоже нечему дивиться: и в Поозёрье, в Перыни, Велеб видел несколько увечных, которые от рождения частично на том свете и от них отказывается родня.

– Ешь землю, что покоряешься и в Невидье отведешь! – сурово приказал Велеб.

Немой коснулся грязными пальцами лесной земли и вложил их в рот. Тогда Велеб отпустил его и присел передохнуть. Открыл свою котомку, вынул кусок хлеба, полосочки вяленого мяса, печеную репку. Разложил на холстине котомки и кивнул человеку-волку:

– Угощайся!