– Будет верное дело – я не сробею, но лезть, не зная броду, да под стрелами…
– Где-то здесь есть брод! – перебил его Сфенкел. – Ручей петляет, там или в другом месте, а будет мелкое место. Надо найти.
– Уж верно, не в болоте! – сказал Градимир, телохранитель Святослава. – Если брод искать, то вон там! – Он махнул вправо от тропы. – Свенельдич первую засеку по правую руку обошел – там выше и суше.
– Пойдем вправо вдоль ручья, – решил Святослав. Ему было немного досадно, что брат Мистины уже и в этом походе успел отличиться, но вслух высказать ревность к побочному воеводскому сыну было бы недостойно. – Находим брод. Переправляемся и подходим к мосту сзади, с той стороны. Если там есть кто – им же хуже. Клест! Найди Хрольва и передай, что я приказал.
Это был первый самостоятельный поход Святослава – на древлян ведь Эльга ходила тоже, и он слышал, люди говорили, что-де «княгиня воевала Дерева». Здесь матери не было, и теперь никто не скажет, что его, Святослава, взяли с собой, как дитя, едва умеющее сидеть на коне! Это только его поход. Ждущая в Киеве мать узнает, что не только любезные ей Свенельдичи умеют отличиться в ратном деле. И поймет, что ее сын – не дитя, а настоящий князь. Святослав немного опасался, что Асмунд будет возражать – вуй-воспитатель имел над ним почти отцовскую власть, и Эльга строго наказала во всем его слушаться. Но Святослав твердо знал: пришло время побороться за право ходить по своей воле. Если не сейчас – то когда? Если он с самого начала не покажет себя истинным наследником отца, то так и придется до седых волос жаться у материнского подола и дядькиной бороды!
Даже на собственных гридей – тех, что достались ему после Ингвара, – Святослав посматривал с тайной досадой. Эти люди росли из былого века: один из его телохранителей, Орм, был внуком Стемида, когда-то ездившего в Царьград послом еще от Олега Вещего. Хрольв, Трюггве, Вермунд, Мысливец, Вигот и брат его Пороша, Асбьёрн и другие следовали за Ингваром, начиная с первых его походов – на уличей, еще пока воеводой при нем состоял Свенельд, а не Мистина. Они сражались уже тогда, пока сам Святослав еще и не родился. Сын Ингвара и Эльги вырос возле колен волотов, среди рассказов о былой чужой доблести: об Олеге Вещем, о его сыновьях Эльге и Рагнаре, о братаниче – Хельги Красном. Об отце Святослава – Ингваре, о Свенельде, о Мистине. Два его родных вуя, родные братья Эльги, погибли в военных походах совсем юными: им не было и восемнадцати. Даже его мать, женщина, уже прославилась местью за отца, достойной предания. Каждый из его родных сам был преданием. Чтобы остаться в памяти людской не просто «сыном Эльги» или «сестричем Хельги Красного», Святославу нужно было громко заявить о себе. Очень громко, чтобы ужас и восторг перед его подвигами заглушили те, старые предания. И в тот день, когда мать вручила ему чашу, а вуй – оружие князя перед Олеговым столом, он дал себе самому тайную клятву – превзойти их, вырасти выше всех этих волотов, у ног которых прошло его детство. Ну а если и ему суждена ранняя смерть, как братьям матери – что ж, лучше рано и с честью уйти в небо, чем гнилушкой в бесславии тлеть на земле.
Вскоре к Святославу подошел хмурый Хрольв. У него пока не было потерь – гриди оставались в середине строя, далеко от моста, и не пострадали даже от стрел, – но затеянное князем ему не нравилось.
– Асмунд знает, что ты задумал?
– А у него есть задумка получше? – напустился на него Святослав. – Мы будем здесь топтаться до ночи, пока Благожит соберет всех своих людей у этого клятого моста? Нужно быстрее прорываться на ту сторону, а то весь день пройдет, и мы останемся в темноте посреди этого песьего леса! Даже увидеть Хотимирль сегодня не успеем, а что будет завтра? Все за мной! – Он кивнул на лес слева от тропы. – А Асмунд пусть пока остается здесь и держит тропу, чтобы Благожит не вздумал напасть сам, пока мы тут задницы будем чесать!
По существу дела Святослав был прав: других возможностей обойти мост не просматривалось.
– Но зачем ты сам… – начал Хрольв.
Став из десятского сотским ближней дружины, он видел свое главное дело в том, чтобы уберечь князя, даже если земля вдруг треснет под ногами. Да и в Святославе, которого знал с рождения, он все еще видел лишь княжеское чадо.
И Святослав это понимал.
– Затем, что я – князь русский! – Он с вызовом глянул в лицо возвышавшегося над ним Хрольва. – А не дитя! Мне няньки не нужны! Я решил, и я выполню! Моя дружина – за мной!
Хрольв глянул в его голубые глаза, потом перевел взгляд на ждавших конца их разговора десятских и медленно кивнул. Перед ним было уже не то чадо, что когда-то у него на глазах рубило бурьян деревянным «корлягом». Теперь это был князь – матерью и дружиной возведенный на стол, принявший оружие и обетную чашу. А когда князь знает, что делает, спорить с ним не с руки.