Войско все еще стояло, растянувшись, на лесной тропе, с дозорами впереди, сзади и по сторонам. Многие сидели на земле: одни успели сразиться, другие лишь следовали за ними, но тоже устали от напряжения и ожидания. Асмунд собрал старших в середине строя, возле сидящего на плащах Святослава. Юный князь побледнел от потери крови, у него кружилась голова, бил озноб. Почти такой же бледный Улеб дрожащими руками кутал его в толстый шерстяной плащ, а Святослав здоровой рукой сбрасывал плащ и шипел что-то вроде: поди прочь, что ты меня как девчонку…
Он еще не опомнился и кипел от возмущения. Отроки его юной дружины сидя и лежа расположились на земле вокруг него, помятые и несколько пристыженные. На своей шкуре они испытали разницу между тем, как чувствуешь себя в предвкушении битвы и как – в ней самой. «Старики», Ингваровы гриди, которых они уже мысленно посадили на завалинку вспоминать ушедший век, вынесли их из пасти смерти чуть ли не на руках.
Но не их вина, что судьба не отвела времени вырасти и окрепнуть. Требовала с них, как со взрослых, уже сейчас. А опыт такими кривыми путями и приходит.
– Убитых у нас с три десятка, – говорил Асмунд собранным боярам, десятским и сотским. – Раненых до полусотни. А дреговичей, кроме тех Хрольвовых бесов в личинах, и не видели. На мост идти – еще людей терять. Через брод рваться – прорвемся, допустим, а там через перестрел опять засека, засада, стрельба, понеси его желвак. Такой ценой пробиваться через клюй знает столько еще засад – а нам это надо? Дойдем мы с тобой, Ивор, вдвоем до Хотимирля, даже сожжем его – за такую цену?
– Не согласный я! – мрачно ответил Ивор. – Тролль его в Хель, Благожита с его Хотимирлем!
– Там поди и взять нечего – чай, не Царьград, – злобно добавил Стегрим. – За что кровью платить – за головешки?
– Не считайте, что я каркаю, но не пожгли бы они нам лодьи, – вставил Лют.
Он подумал: на месте дреговичей я бы непременно хоть попытался.
– Лодьи пожгут, мы вовсе тут сгинем! – кивнул ему Асмунд, будто его радовала такая возможность.
– И я на той первой засеке половину Енаревой сотни оставил, чтобы те желваки ее не заняли и не заставили нас ее осаждать уже с этой стороны.
– А вот это ты молодец! – Асмунд даже просиял, только сейчас подумав о такой опасности. – Как брат твой, почти такой же умный!
– Просто подумал – я бы на их месте так и сделал! – ухмыльнулся польщенный Лют.
– Я говорил – Благожит готовился воевать! – воскликнул Святослав. – Сколько людей собрал! Сколько засек и засад понаделал! Он ждал нас! А мы, как теляти, потащились в эту троллеву глушь малыми силами!
– Чтобы тут пряжу не разводить – идем назад к лодьям, – подвел итог Асмунд. – До утра обождем, отдышимся, а там видно будет.
Он в душе надеялся, что Благожит тоже не жаждет дальнейших схваток и, не дожидаясь, пока в Киеве на него соберут настоящую рать, утром пришлет послов и предложит условия мира. Если только… Благожит и впрямь не готовился к войне по-настоящему и не собрал силы, достаточные, чтобы истребить чужаков всех до одного.
«Что я Эльге скажу? – мельком подумал Асмунд, глянув на Святослава, для которого первый поход мог стать и последним. – На том свете встретимся – она мне руками голову скрутит!»
Ожидания Асмунда насчет послов от Благожита и переговоров вполне могли бы оправдаться. В Благожитовой рати царило ликование, еще немного тревожное, но крепнущее. Разведчики доносили, что русы, постояв на тропе и посовещавшись, потянулись назад. Пока их было решено не трогать, и хотимиричи лишь наблюдали с торжеством и тайной опаской, будто за змеей, что отступает, но еще может ужалить. Дедовская мудрость, Благожитова осторожность и военная удача Путислава принесли плоды. Не в первый раз в эти леса являются чужаки, да и не последний, но целым отсюда никто не уйдет, будь хоть сам Змей Горыныч. Все так и вышло, как задумывали – чуры помогли! Благожит был доволен и горд: когда деды и внуки друг друга уважают и в неразделимом единстве живут, никому их не одолеть, как саму тягу земную!
Теперь можно было подумать и о переговорах.
Но не успели Благожит и вернувшийся в Хотимирль Путислав обсудить дальнейшее, как от моста прибежал отрок от Добычада.
– Там… воевода… – с вытаращенными глазами, он пытался что-то сказать Путиславу, а на князя бросал такие дикие взгляды, будто у того вдруг отросла вторая голова.
К Добычаду за ручей пробрался Лоб – еще сильнее осунувшийся за этот долгий летний день. Был он бледен, на щеке темнели брызги чьей-то крови. Взгляд его больших глаз застыл, и как никогда он был сейчас похож на ходячий череп. Говорить отрок не решался, а лишь знаками звал за собой.
Только тут ратники вспомнили о молодой стае под водительством княжьего сына. Испугавшись, побежали за Лбом.
Тот привел на берег ручья. Сюда постепенно собрались уцелевшие отроки – с перепугу они разбежались по всему лесу.