Сокол над лесами

– Свенельдич, – Альв взглянул на Люта, – ты эти края лучше нас всех знаешь. Мы ведь можем в Киев вернуться не только назад по Припяти и Днепру?

– Не только! – поняв, о чем он, Лют кивнул и встал, чтобы подойти к столу. – Глядите! – Он было взялся за нож на поясе, но потом оглянулся на печь и вынул оттуда уголек. – Вот так Днепр течет, – он нарисовал на столе жирную черту. – Вот так – Припять, – вольным извивом он изобразил эту реку, – вот так – Горина, и мы сейчас где-то здесь. – Он очертил кружок. – Мы как на Горину из Припяти вышли, уже, считай, к дому повернули. Пойдем по Горине дальше – вот тут в нее впадает Случь, а она средним течением к верховьям Ужа близко подходит. Там, правда, придется через волок идти…

– Дойдем! – оживившись, воскликнул Святослав. – Ты дорогу знаешь?

– Еще бы не знать! Я ж по Деревам с одиннадцати лет с отцом по дань ходил. Ну а по Ужу вниз – будет удача с нами, дней за шесть доберемся до тех же краев, откуда начали, почти до самого Перезванца. А там на Днепр и домой. Заодно проведаем, – Лют ухмыльнулся, – как там древляне поживают, любезные наши данники.

– Так и сделаем! – Святослав чуть не подскочил, но поморщился от боли в плече и снова сел.

Возвращаться домой через чужие, враждебные земли, где всего полгода назад шла война – это подвиг, а не бегство! Он даже на миг испытал некое теплое чувство к Люту, вопреки обычной своей глухой неприязни к обоим братьям Свенельдичам.

– Замысел хорош, – одобрительно кивнул Хрольв.

– Потому что, – перебил его Ивор, тоже просияв, – коли будем таким кружным путем возвращаться, то и выйдет, что мы наступали всю дорогу!

Кияне засмеялись. Позора, во всяком случае, такое возвращение не сулило. А славы – как знать?

Дверь отворилась, под низкой притолокой в избу просунулся один из гридей сотского Буряты.

– Стегрим здесь? Бурята сказал, наша стража вышла, идите меняйте нас.

– А прочие – спать! – распорядился Асмунд. – Коли ждать нечего, то на рассвете и в путь.

* * *

Не белы лебеди прилетели из-за синя моря да опустились на зеленый луг – внуки рода Хотомирова собрались на совет. Мужи со всех волостей, до которых успели дойти тревожные вести, сидели за поминальной стравой в обчине городца. Все были в горевой сряде, в белых, как снег, сорочках, и речи вели горестные, будто крик лебедя над погибшей лебедушкой.

Миновало девять дней со смерти Будимира, княжеского сына – настал второй срок поминания. Горе родичей нисколько еще не утихло, и сильнее всех скорбел отец. При виде него у любого сердце кровью обливалось: больно отцу потерять юного сына, первенца, а князю – того, в ком он столько лет видел своего наследника.

– Совета прошу у вас, мужи лучшие, – заговорил Благожит, поднявшись на ноги во главе стола и не отрывая глаз от миски перед незанятым местом.

Миска назначалась для Будимовой пташки-душеньки, и лежало в ней то же, что перед гостями за столом – блины, кисель, поминальная каша. Прежде чем прийти сюда и сесть, родичи ходили на жальник – пригласить с собой дух покойного. Карислава причитала возле свежей могильной насыпи, возле бдына:

Ой, ты родное чадо милое,
Обернись ты сизой пташечкой,
Распусти сизы свои крылышки,
Прилети на свою сторонушку,
На отцово белое окошечко.
Как увижу, летит над морем сиза пташечка,
Приготовлю я столы белодубовые,
Расстелю скатерки самобраные,
Да поставлю чаши я медовые,
Для родного сына, сиза сокола…

Это входило в умения мудрой жены – пригласить покойного на угощение в тот срок, пока он сорок дней идет до Нави. Карислава владела этим искусством превосходно, и теперь старейшины с благоговением поглядывали на место по правую руку от князя, где сидел тот, кого им не дано увидеть.

– Сын мой… из отроков не выйдя, в деды перешел…[16] – продолжал Благожит. – Братья мои все уже в Ирии… Думать приходится, кто после меня примет посох Хотимиров…

Дубовый посох с бородатой головой в навершии служил знаком княжеской власти. Сейчас он стоял у очага, прислоненный к идолу-«деду» – будто два носителя старинной мудрости тайком советуются между собой.

– Есть у меня другой сын, – Благожит взглянул на Кариславу, в белой «печали» сидевшую слева от него, – да он мал, семи годов еще нет. А пора настала тревожная. Пришла на нас туча черная, туча грозная… На первый случай сын мой собой, жизнью своей, богами взятой, беду от нас отвел. Ну а как нагрянут те змеи сызнова? И в другой раз боги меня самого потребуют. Уйду я к ним, не промедлю, не дрогну. Но землю нашу, род Хотимиров на кого покину? Кто опорой мне будет, мужам главой, женам и детям обороной?

Старейшины молча вздыхали, с надеждой поглядывали на деревянных «дедов».