Сокол над лесами

«Это еще что за новости?» – едва не воскликнула Карислава, но сдержалась. Она ведь якобы не видела ни саму отворившую, ни оружие в ее руке.

Молча она прошла за ворота и направилась к самой большой из шести изб, стоявших кольцом внутри тына. Посередине высились два идола – рогатый Велес с посохом и Марена с серпом. Карислава поклонилась им, не приближаясь. Краем глаза заметила, что перед избами на завалинках сидят еще три чернавки, и у каждой под рукой какое-то оружие – топор или копье. Оглядываться на них было нельзя – берестяные личины делали обитательниц Невидья невидимыми для живых. Но что это значит? На кого Толкун-Баба исполчилась? Что за ворог ей грозит – здесь, в тайном священном месте?

Яры нигде не было видно. Карислава знала здесь в лицо не всех – часть маренушек и чернавушек появились за те семь лет, когда она сама уже обитала в Хотимирле, – но уж Яру она угадала бы под любой личиной.

Вот она! Отворилась дверь большой избы, наружу скользнула девушка в белой сорочке и белой вздевалке. Встав возле двери, Яра опустила руки и попыталась придать лицу важное выражение, но ее губы морщились от улыбки. На ней личины не было, и Карислава, даже делая вид, что не замечает ее, не могла не улыбнуться. Она всегда любила дочь своей сестры, которую проводила сюда восьмилетней девочкой.

Часто с ней встречаясь, Карислава видела, как Яра растет, но не придавала этому значения. А теперь взглянула на нее новыми глазами – и поразилась увиденному. Перед ней стояла зрелая дева, одного с ней роста. Короткий нос, как у матери Яры и самой Кариславы, казался толстоват, но стоило девушке улыбнуться, показывая крупные белые зубы – из них два передних немного выдавались из ряда, – в сочетании с этой широкой, открытой улыбкой широкие крылья носа придавали лицу своеобразную яркую прелесть. Большие серые глаза, густые прямые брови, довольно темные при светло-русых волосах, белая кожа и румянец, как на полусозрелой ягоде земляники – каждая черта в ней дышала молодой свежестью, здоровьем и жизненной силой.

– Я не могу к камню приходить! – торопливо шепнула Яра Кариславе. – Меня с самых похорон за тын не выпускают.

– Почему? – изумилась Карислава.

– Не знаю!

Яра лишь двинула бровями, выражая свое недоумение, и скользнула в сторону, чтобы чернавки во дворе не заметили их беседы. От скорби по брату Яра уже оправилась. Она ведь рассталась с Будимом семь лет назад и запомнила его мальчиком, которого и так давно не было на свете. Тот юный жених, что лежал на краде, был ей совсем незнаком. Она горевала о такой тяжкой потере для рода, хоть отец и говорил, что нужно гордиться.

«Но почему в старинах не поется, как витязь молодой гибнет? – спрашивала она в отчаянии Толкун-Бабу, когда они только получили весть и собирались в Хотимирль – готовить тело к погребению. – Ведь он всегда побеждает кагана аварского, жену получает и каганство во владение…» – «Будимир и победил Змея своего – уполз ведь Змей, – отвечала ей старуха. – И жена у него будет, и владения он получит теперь такие, каких в наших краях не сыскать…»

Карислава прошла в избу, девушка осталась снаружи – должно быть, Толкун-Баба ее выслала. Карислава не удивилась бы, если бы владычица этого места заранее знала, с каким разговором явилась к ней гостья.

Толкун-Баба ждала Кариславу в окружении орудий священного своего труда, знаков ее власти. На стене висело одеяние из волчьих шкур, бубны, личины – берестяные и кожаные, и одна из высушенной волчьей морды. С одной стороны от лавки было прислонено помело, с другой стояла долбленая ступа с высоким пестом. Толкун-Баба была уже весьма стара. За последние лет пятнадцать она если и изменилась, то мало, лишь еще сильнее сгорбилась. Карислава хорошо ее знала – когда-то она сама прожила в этой самой избе целых семь лет, – но если бы ее кто попросил рассказать, как выглядит Толкун-Баба, пришла бы в затруднение. Стоило подойти к ней шагов на десять – и ощущение исходившей от нее силы накрывало, будто полотно. Карислава привыкла видеть ее внутреннюю сущность и едва замечала внешние черты. Невысокая от природы, к старости Толкун-Баба еще сильнее ссохлась. Небольшое лицо ее исчертили глубокие морщины, в складке рта с годами появилось что-то жесткое, мужское. Подбородок покрывали довольно длинные седые волоски – старуха выжила из самой своей женской природы и теперь казалась иномирным существом, лишенным даже пола. Таким же жестким был и взгляд серых глаз: под взглядом их люди ежились. В иных землях старшую жрицу Нави называют Железная Баба – вот и здешняя владычица казалась железной внутри. Вся в белом, с белым платом на голове, Толкун-Баба по ощущениям занимала эту довольно просторную избу целиком. Кроме нее, никого и ничего здесь нельзя было заметить. Разве что три женских, безбородых идола в переднем углу, повязанных платами – «бабки»-чуры.

– Будь цела, мать! – Карислава почтительно поклонилась. – Благо тебе буди, что допустила к себе.

– Ждала я тебя! – вопреки своему суровому виду, в обычные дни Толкун-Баба держалась приветливо. – Знала, что придешь. Муж прислал?