Сокол над лесами

Предание ли породило обряд, обряд ли породил предание? Тысячи лет живет вера в то, что сам Велес, пращур всякого рода, награждает деву способностью приносить сыновей – «сильных, как медведей», говорила когда-то старая княгиня Годонега, бабка Эльги по матери. От нее Эльга и выучилась этим преданиям – и про Волха Змеевича, и про дев, что ходят жить в берлогу медвежью. Когда-то давно этот обряд проходила всякая невеста – откуда в деве возьмется способность приносить новых сыновей и дочерей рода, если в нее не заложит ее изначальный праотец? Самый мудрый из ныне живущих, волхв, наученный призвать дух прародителя в себя. Но с течением лет обычай стал принадлежностью только знатных семей, сохранялся для тех дев, чьим сыновьям понадобится сила медведя и мудрость змея. Мощь божества – право на княжескую власть и орудие ее осуществления.

То же предстояло пережить и ей, Эльге, внучке князей плесковских. Но Бура-Баба уже предрекла ей судьбу: сын у Эльги будет лишь один. А священное дитя-звереныш, рожденный в лесу, остается в лесу. Когда-то давно этих «змеевичей» сразу после рождения приносили в жертву, закапывали в землю или пускали по воде, возвращая в породивший их мир. Теперь их оставляли в живых, но обрекали на жизнь в чаще, на бессрочную службу Нави и ее повелителю – зверю-змею Велесу.

«Знал бы ты, соколик мой, какая судьба тебя ждала, будь ты и правда медвежьим сыном!» – думала Эльга, глядя на свое светловолосое дитя. Она помнила Князя-Медведя, одетого в шкуру и звериную личину, хромающего, беспрестанно кашляющего, пахнущего, как зверь лесной. Ее сын должен был родиться ему на смену. Но она, пятнадцатилетняя племянница Олега Вещего, сделала выбор: ее сын родится наследником Олега Вещего. И все силы чащи лесной не смогли ее остановить.

Это было то, что она могла бы поставить себе в заслугу перед сыном. Но она не прошла обряда наделения детородной силой. Сбежала, вырвалась из берлоги раньше времени. В преданиях жених забирает невесту, убив того, кто держал ее в плену. Но Мистина с его острой сулицей пришел за Эльгой слишком рано. Благодетельной мощи «жены-медведицы» она так и не получила. И это было то, что сын мог бы поставить ей в вину.

– Будь ты сыном медведя, ты сейчас был бы медведем в лесах при реке Великой, а не князем русским, – сказала она наконец. – Киева ты и в глаза бы не видал. И что тебе было бы в той удаче?

– Но как мне править, если у меня нет удачи? – Святослав с горьким вызовом взглянул ей в лицо.

– Этого не может быть. Она есть у нас в роду, и ее получишь только ты. Ты – единственный мой сын, тебе ее ни с кем делить не придется.

– Но ты же сама видишь! Где моя удача! Отца я потерял. Одна война за другой… И то… Дреговичи, жабы заболотные, меня со срамом… – Святослав осекся, в глазах его блеснули слезы отчаяния. – Только рану и привез – вся добыча.

– Ты привез свою голову на плечах! – с досадой и почти гневом за тот ужас, который ей на днях довелось пережить, воскликнула Эльга. – Не всем так повезло!

– Из-за меня погиб мой человек! – с горячим упреком себе возразил Святослав. – Мой родич! Скажешь, это удача?

Как он казнил себя за ту дурацкую затею, когда вздумал кланяться Божатке в его красной сорочке, будто князю! Не приди ему на ум эта глупость – бесы в белых свитах не подумали бы, что Божатка и есть русский князь-отрок. И тот мог бы остаться в живых…

Ужас, что охватил Святослава в первый миг над телом Божатки, так и не ушел до конца. В тринадцать лет смерти боятся, но в нее не верят. А она оказалась так близка! Божатка был ровесником Святослава, и вот – на глазах у всех мгновенная, внезапная, «наглая» смерть нашла его – в те же тринадцать лет. К тому же они состояли в кровном родстве через Ростиславу, родную внучку Вещего. Убив Божатку и забрав его голову, неведомые враги немного убили и самого Святослава. Его не покидало гнетущее чувство, будто и от его жизни отхватили топором некоторый кусок. Он страдал от этой духовной раны и не знал, как ее исцелить.

Но хоть голова настоящего князя осталась на плечах, Эльга тоже понимала: ущерб его духу и славе все же нанесли. Она предпочла бы скрыть то, что Божатка был положен на краду без головы. Незачем причинять лишнее горе родичам и вносить смятение в умы. Но едва ли выйдет скрыть то, о чем знают сотни людей. Стоит Игмору проболтаться матери – и Желька, как сорока, за день разнесет по всем горам киевским.

– Ясен день, это твоя удача! – горячо возразила Эльга. – Жаль отрока, добрый был паробок. Но не реши те злыдни, что князь – Божатка, могли бы добраться и до тебя! И тебя мне привезли бы в горшке, да и то без головы! Где бы я теперь искала ее, голову твою!

– Дурная это удача! Я не хочу такой!

– А хочешь, как в сказании: чтобы горностаем обернуться, вражеские луки подгрызть, город взять и чтобы из своих никто не погиб?

Святослав промолчал. Хотелось бы так… но совсем иначе ему рассказывали о тех битвах, которые были на самом деле.

– Я не хочу такой удачи… – упрямо пробормотал он. – Если я так позорно править начинаю, как же дальше пойдет?