Сокол над лесами

Заняв киевский стол, Олег Вещий заключил ряд с полянами, по которому устанавливался совершенно новый уклад разделения властных полномочий. По древним славянским обычаям, князю доставались божественные дела, а военные – воеводе. Князем становился кровный родич прежнего – где сын, а где, по более древнему праву, сестрич или зять. Воеводой же мог стать любой, кого вече сочтет достойным. В иных племенах было уложено, что он избирается из одного определенного рода, в давние времена создавшего себе воинскую славу, у других же им мог стать хоть простой оратай, даже чужеземец, лишь бы свободный, отважный, удачливый и сведущий в ратном деле. Теперь же стало наоборот: военную власть полностью брал на себя князь, а дела Закрадья и Занебесья оставлял полянским старейшинам, чтобы меж собой сами делили обязанности. Такой странный порядок подсказала жизнь: без князя-варяга поляне не одолели бы своих врагов, а он никак не мог обеспечить земле Полянской помощь богов и чуров, с кем не имел кровной связи. Поначалу Вещий приносил жертвы лишь за свой дом, семью и дружину у себя, на Олеговой горе, а жертвы Перуну и Дажбогу за всех полян приносили бояре на Святой горе. Лишь со временем, когда русью себя стали называть и многие поляне, тесно связанные с князем, а у него родились дети от наследницы Киева рода, его пригласили на Святую гору. И тот день он, уже немолодой человек, поверил, что род его сумеет в этих краях закрепиться.

Наследников Вещего – Олега-младшего и Ингвара – этот порядок устраивал. Они росли и воспитывались по обычаям северных предков – как военные вожди. А выученный лишь ратному делу и суду, Ингвар не видел надобности давать своему сыну что-то сверх того.

– Если вы захотите, чтобы вашего сына обучили «ученьям всяким мудрым», то места лучше Хольмгарда и не найти, – заметил Мистина. – Там же рядом – Перынь, главное святилище Ильмерьского Поозёрья и Поволховья до самой Ладоги. Там найдутся люди, чтобы Святшу выучили хоть соколом летать.

– Да очень ему нужны эти… мудрости! – поморщился Ингвар, явно собиравшийся сказать «эти глупости». – Научат бабьим шепотам… воду наговаривать, бобы по лоскуту раскладывать… Что он, баба, что ли? Князю другое нужно!

– Какие бобы! – возмутилась Эльга. – Сам ты… не знаешь, что говоришь. Разве умно оставлять службу богам на каких-то других людей! Подумай! Князь должен сам говорить с богами! Если оставить это кому-то другому – как знать, что они скажут этому другому! И о чем попросят богов!

– У кого есть хорошая дружина и острый меч, тот всегда будет угоден богам! А если кто-то усомнится, то быстро пожалеет!

– Народ больше любит князя и охотнее повинуется, если в нем видит защитника своего не только перед хазарами, но и перед богами! Поляне сильнее будут почитать его, если будут знать, что это он дает им урожай, и приплод скота, и даже… детей побольше!

Все трое слушавших Эльгу мужчин расхохотались. Она сжала губы, немного смутившись, но все же не сдавалась.

– Да! Что вы ржете, жеребцы неученые! Знаете, какое есть «княжое право»? Знаете, почему невесты и молодухи всякую осень князю, как он в полюдье идет, кусок полотна на сорочку дарят? Вместо тела белого своего, на выкуп его права с ними первую ночь провести! Издавна так повелось, мне дома баба Годоня рассказывала, а здесь Видиборова старуха. Поляне тоже такое право знали, да стрыю Олегу не рассказали. Старые князья полянские были от Сварога, и всякую жену они даром чадородия награждали. Это уж потом, когда поляне по десяти городцам расселились и князю не под силу оказалось всякую молодуху осчастливить, стали «княжое» брать сорочками.

– Мы сорочками берем, – Ингвар смотрел на жену в удивлении. – Ну, я думал, это просто обычай такой… мало ли у них обычаев всяких, всего не перечтешь.

– Просто, любезный мой, ничего в нашем деле не бывает. Знать надо, что к чему приложить.

– Я ли не знаю…

– А сладко жили князья полянские! – хмыкнул Асмунд.

– Там в другом дело, – Эльга колебалась, стоит ли им рассказывать и не нарушит ли она этим священные тайны. Но ведь это как раз мужская волшба. – У старых людей считалось, будто в каждой девке молодой, пока она целая, Марена живет. А убить в ней Марену и Живу возродить – священное умение и дело для владыки. Для простого отрока, который ее муж новобрачный, девственность невесты нарушать считалось опасно. Как войдет… силу Марены разбудит, не умеючи, и сам ее добычей станет.

Теперь ее слушатели уже не смеялись. Все трое давно были зрелыми мужчинами, мужьями и отцами нескольких детей, однако слова Эльги пробуждали извечный мужской страх перед темными безднами женской стихии, – глубоко запрятанный, но неизбывный.

– Да ладно… – подумав, Асмунд в сомнении качнул головой. – Я всех своих жен девками брал, не подсоблял мне никакой дед, и не съела меня Марена.

– С Пестрянкой ты три дня прожил да на три года уехал, – напомнила Эльга. – А потом она с тобой развелась, и вся женитьба ваша в прах пошла.

– Это я с ней развелся! Потому что хотел Звездочу взять…