К кому – к
– Я не уверен, что это надо публиковать. Примеров сделал очень плохую вещь…
– Вы имеете в виду его смерть? – спросил я.
– Я имею в виду его последние стихи, точнее как раз не его стихи. Говорят, он их украл…
– Я тоже это слышал, но стихов этих не видел. К тому же, он как поэт в десять раз сильнее тех людей, у которых он якобы что-то украл. Он огромный поэт. А то, что он сам написал в предсмертной записке… Так, может, просто путались мысли… Кто знает, что испытывает человек перед смертью. Он и без этого написал множество замечательных стихов…
– Может быть, может быть… – скомкал ответ Кузнецов, думая о чем-то своем. – Ладно, пусть будет…
Через некоторое время дошел черед до стихотворения «Русский бомж», из которого Ю. П. предложил выкинуть две заключительные строфы, потому что в одной из них было слово на букву «б». Я не страдаю пристрастием к подобного рода писанине и даже являюсь ее противником, но тут, как говорится, тема обязывала. Кузнецов согласился со мной, но сказал, что все же в уважаемом литературном журнале публиковать это не стоит.
Вот в книжке своей – пожалуйста. Если это тебе так важно.
Ну, отрезать так отрезать! Очень ему понравились стихотворения о Святогоре, «Берегиня» и «Люблю твой колокольный звон». И у нас уже насобиралась довольно большая подборка – примерно на четыре разворота. Но в нескольких (порядка десятка) стихах Кузнецов предлагал заменить некоторые мои строчки какими-то своими «кузнецовскими» – нелепыми на мой взгляд в моих стихах.
Он мне доказывал, что так надо, а я говорил: Юрий Поликарпович, это ведь ваше видение, ваши строчки, они хороши в ваших стихах, а в моих будут выпирать. И вообще…
– В конце концов, – вспылил я после полуторачасового спора, – вы или берите, или нет. Я вас очень люблю и уважаю, вы мне очень многое дали, но я уже достаточно грамотный и как поэт, и как редактор, сам шесть лет руководил отделом поэзии далеко не худшего издания. Я вас выслушал, но предпочитаю сделать по-своему, оставить эти строчки такими, какие они есть. В общем, я и сам с усам.
Вдруг Кузнецов вскинул на меня свои удивленно-воз му щенные глаза и как-то нелепо, не к месту, как мне показалось, спросил:
– Что, на мое место претендуешь?!
После этого разговор уже, естественно, не ладился. И я засобирался домой, оставив только те стихи, которые ни у меня, ни у Юрия Кузнецова не вызывали никаких вопросов. Подборка итак получилась размером два с половиной разворота. И вышла в десятом, октябрьском номере 2003 года.
А в ноябре Юрия Поликарповича Кузнецова не стало. Но я об этом узнал значительно позже и не проводил его в последний путь…
Я редко с ним общался. Не всегда так, как подобает с Великим Поэтом. И мне его очень сейчас не хватает. Выть хочется при мысли, что его легкое парящее перо уже ничего больше не напишет. Но и того, что уже написано, хватит надолго, на века, быть может, на вечность.
Падший ангел, отбывший свой срок, или Пророческая тишь
Мы познакомились в сентябре 1987 года в его московской квартире около метро «Красносельская». Мне несколько дней назад исполнилось 24 года. Я стал студентом первого курса Литературного института им. Горького вместе с его сыном Федором. Федор, как и отец (и жена поэта – Надежда Кондакова), писал стихи. И все они очень трепетно, с интересом относились к чужому творчеству. А незадолго до этого Федор, взяв мои вирши, отнес их отцу. И вот я приглашен в гости к Поэту…
Дверь мне открыла Надежда Кондакова, проходим в гостиную, где накрыт стол… И первое, что бросается в глаза и как-то придавливает тебя к полу, это книги. Тысячи книг. Они везде. Их нет разве что на потолке… Книги по истории, философии, культуре, поэтические сборники, книги прозы, энциклопедии, справочники. Старые книги в кожаных переплетах и новые. Массивные собрания сочинений и дешевые сборники в мягких обложках… Как я узнал потом, почти все свои деньги от гонораров Борис Примеров тратил на книги, среди которых встречались и очень редкие, был завсегдатаем букинистических магазинов и книжных лавок. Этот замечательный поэт был еще и энциклопедически образованным человеком, был великим книжником, любителем и знатоком отечественной истории и философии. На полках стояли труды Карамзина, Татищева, Костомарова, Ключевского, Забелина. У него были почти все авторы и философы, изданные в «Литературных памятниках»…