Соколиная охота

— Тогда мы не должны пренебрегать никакой малостью. У меня такой принцип: идти до конца! Вдруг повезет, и мы узнаем у нотариуса что-то важное?

— И каким образом мы…

— Я уже все продумала, — перебила Надежда. — Время дорого, встречаемся без пятнадцати двенадцать прямо у конторы. И вот что, меня-то никто не узнает, а тебя видели на похоронах, так что — парик у тебя есть?

— Никогда не носила! — резко ответила Татьяна.

— Тогда платком голову повяжи. И макияж поярче сделай! И пальто другое надень!

— Сделаем!

* * *

Надежда не замечала Татьяну, пока какая-то женщина в черном пальто не окликнула ее сама. Волосы были полностью закрыты темным шелковым шарфом, глаза так сильно накрашены, что казались темными. Сама Надежда тоже сегодня сделала макияж поярче и помаду выбрала соответствующую, но до вишневых губ Татьяны ей было далеко.

— Ну и ну! — поразилась она. — Совершенно другой человек передо мной!

— Паша даже заревновал немножко — куда это я иду в таком виде! — рассмеялась Татьяна.

— Все отлично, никто тебя не распознает, вот только голос… Знаешь, ты на всякий случай молчи, — распорядилась Надежда, — я сама буду говорить. Только ничему не удивляйся.

Татьяна лишь пожала плечами.

* * *

В приемной нотариуса Казанкова было людно.

В одном углу сидели двое испуганных мужчин средних лет, по аккуратному, но несколько потертому виду которых, а также по той испуганной серьезности, с какой они передавали друг другу разноцветные официальные документы на гербовой бумаге, можно было понять, что эти двое измученных полунищенским существованием наемных работников сложили все накопленные за долгую жизнь копейки и собрались открыть свой первый самостоятельный бизнес, который намерены вести честно и законопослушно, и что они разорятся через год, так и не научившись давать взятки санитарным врачам, пожарникам и налоговым инспекторам и не сумев постичь ту высшую математику, по которой, получив пять рублей дохода, приходится платить сто тысяч налога и все равно оставаться злостным недоимщиком.

В другом углу приемной двое мордатых парней обхаживали субтильную старушку с поджатыми губами, в кокетливо сдвинутом набок малиновом бархатном берете.

— Варвара Лукинишна! — обиженным басом, со слезой в голосе восклицал один из мордоворотов. — Мы же с вами обо всем договорились! Вы оформляете дарственную на свою квартиру фирме «Аллигатор» и получаете взамен нашу пожизненную преданность и сыновнее обожание. По-моему, все предельно ясно и абсолютно честно!

— Да, — капризно пискнула старушка, — но ведь мне главное, чтобы заразе Люське ничего не досталось, а здесь про это не говорится!

— Варвара Лукинишна! — взвыл мордатый. — Мамаша! Но ведь здесь же ясно сказано, что вы дарите квартиру фирме «Аллигатор», а где тут Люська? Нету здесь никакой Люськи, значит, ни шиша она не получит!

— А все-таки я хочу, чтобы так и было сказано, что не получит, — канючила настырная бабка. — А то вы только так говорите, а я сколько раз слышала, что подпишет женщина бумагу, а после ее обманут. Так надо, значит, внимательно все проверить, убедиться — все ли как надо написано.

— Мамаша! — простонал измученный «Аллигатор». — Ну просто нет у меня больше сил! Ну ладно, давайте еще оформим такое дополнительное соглашение, что по особому пожеланию дарительницы фирма «Аллигатор» обязуется ни под каким видом ни шиша.., тьфу! — ничего не передавать, не дарить и не переуступать невестке дарительницы Люське.., тьфу! — Людмиле Васильевне Петушковой…

— Вот! — радостно пискнула дарительница. — Вот это будет то, что надо! Вот это — другое дело! А еще вот только, — она смущенно и просительно посмотрела на «Аллигатора», — нельзя ли так и написать — Люське? А то много ей чести — Людмилой Васильевной называть!

— Мамаша! — строго прикрикнул мордоворот. — Варвара Лукинишна! Это все-таки официальный документ, а не стенка в лифте! Здесь так не положено!

В центре приемной отдельной компактной группой, соблюдая тишину и сдержанный вооруженный нейтралитет, ожидали своей очереди родственники покойного Аркадия Ильича Загряжского: колоритная Калерия Эдуардовна с хорошо отрепетированной скорбью на лице, интеллигентная старушка-мать в том же, что на похоронах, черном пальто, и племянница с мужем, не имеющая никаких материальных претензий и пришедшая в контору исключительно по просьбе матери покойного для оказания ей моральной поддержки. Сегодня на Калерии был темно-синий строгий костюм с длинной узкой юбкой — вроде бы и по делу, а все же напоминает траур. Шляпа тоже имелась — но не та, черная, размером с тележное колесо, какое кладут в деревне на крышу, чтобы аисты заметили и прилетели вить гнездо, нет, шляпа была аккуратная, с небольшими полями, под цвет костюма.

Дверь в комнату нотариуса была приоткрыта, оттуда доносились негромкие голоса.