Соколиная охота

Тогда она решила, что отверстие – это слуховое окно, нарочно проделанное неведомым зодчим, дабы прислуге лучше было слыхать барский колокольчик. Позднее, узнав про изначальное назначение каморки, в догадке своей усомнилась, да только, само собой, никого о том спрашивать не стала. Решила пусть все останется тайной, ведь оно у всякого из людей непременно должна быть собственная тайна. А для каких таких надобностей дырка… чего думать да гадать, где в том, спрашивается, резон?

Меж тем в кабинете Дмитрия Афанасьевича, часть которого отличнейшим образом просматривалась из Таниной каморки, шел оживленный разговор, начало которого девушка пропустила.

***

– Нет, я, конечно, представлял себе, что вы, Дмитрий Афанасьевич, человек жестокий, и быть может, не чужды порока, – говорил серьезный столичный господин чуть раздраженным тоном. – Мне сказывали про вас осторожно, что вы – сущий ретроград, противник новых социальных веяний, блюститель старины глубокой. Теперь я вижу это и сам, но, согласитесь, не давать челяди подачки, игнорируя современные человеколюбивые тенденции, и прививать крестьянину привычку к шпаге единственно из желанья потешить себя зрелищем поединка на арене… меж этими явлениями огромная пропасть!

С Татьяниной наблюдательной позиции Ивана Карловича невозможно было разглядеть. Он, как видно, находился где-то у самых дверей кабинета, словно вошел и отчего-то не пожелал слишком уж приблизиться к князю. Самого же князя, напротив, было отчетливо видно. Вот он, обернувшись в плотный шлафрок, устроился в кресле подле уютно чадящего камелька.

Девушка знала, что барин в последние годы часто жалобился на озноб и даже летом не мог должным образом согреться. От длинных языков пламени, всемерно стремящихся вырываться из каменной кладки камина, Дмитрия Афанасьевича отделял защитный экран – рама на ножках, обтянутая плотной тканью, расписанной причудливыми китайскими пейзажами.

Виднелся и край сработанного из красного дерева письменного стола, витые ножки и гладкая блестящая поверхность которого всегда завораживали горничную. Любовалась им, точно это была скульптура, а не предмет мебели. Да, пожалуй, еще различался самый угол комнаты, обитый зелеными штофными обоями. Там высился неширокий шкафчик с крючками для верхней одежды, чуть покосившейся полочкой для цилиндров и вместилищем для тростей и зонтов.

А более в комнате ничего примечательного и не было. Разве еще окошко с плотно задвинутыми шторами, отороченными бархатными кистями, да в «красном углу», перед образком Казанской Богоматери, чадила, порой принимаясь из-за всех сил шипеть, толстенная сальная свеча. Этого сквозь отверстие в стене было не разобрать, но Танюшка и без того превосходно помнила устройство хозяйской горницы, можно сказать, знала его буквально на ощупь.

– Послушайте, штаб-ротмистр, – прервал реплику офицера князь Арсентьев и поежился, несмотря на расходившиеся погоды и веселое потрескивание в камельке сухих березовых поленьев, – я так и думал, что вы явитесь ко мне со всем этим после первого же занятия. Кстати, Володя доложил мне, что прошло оно на самом что ни на есть высшем уровне, вы, говорит, и впрямь отменный рубака. Браво! Сомневается только, не угробите ли вы нам нашего гладиаторуса раньше сроку. Уж, дескать, больно на шпагах злы. А, что скажите?

– Ваш «про-те-же» жив и вполне себе здоров…

– Будет-будет, не говорите ничего! – Дмитрий Афанасьевич на минуту умолк и так поглядел на своего столичного гостя, будто прикидывал, стоит ли ему теперь о чем-то рассказывать или нет.

Танюшка испытала чувство небывалого облегчения.

Жив Тимофей Никифорович. Жив дролечка родимый.

Усилием воли Таня одернула себя и, дабы отвлечься от терзающих дум и чего доброго снова не разнюниться, с удвоенным вниманием принялась внимать господской беседе.

– Я вижу, Иван Карлович, что вы человек с понятием, – выдержав паузу, продолжил его сиятельство, потрудившись изобразить на своем лице некое подобие улыбки, – с вами можно запросто, без экивоков. Это хорошо. Позволит сэкономить время. Давайте поступим так, вы присаживайтесь вон на тот стул и слушайте, а я буду говорить. Как докончу, задам вам вопрос. Всего один. После все меж нами так и так прояснится. Договорились?

Татьяна затаила дыхание.

Знать штаб-ротмистр ответствовал согласным кивком, а судя по характерному скрипу, еще и уселся на предложенный стул, потому как уже краткий миг спустя князь заговорил вновь: