Соколиная охота

– Знаете, Ольга Каземировна, – сказала молодая княжна, чуть зарумянившись от коньяка, – сию похвальную мысль, о мужском доминировании, я прочла еще в одной правильной книге, когда мне было четырнадцать. Я и теперь нахожу ее обстоятельной, и может, даже над прочими преобладающей. Вот только.… Простите, господа, могу я говорить открыто?

– Разумеется, – с мягкой уверенностью сказал отставной штаб-ротмистр. – Вы в кругу друзей.

Алексей Алексеевич, изо всех сил изображая деликатность, с видом заправского заговорщика махнул рукой, получилось, что ножкой бекаса, дескать: «Извольте, барышня! И даже спрашивать не нужно!».

– Я, если позволите, коротко. Лично по мне – всякая барышня, какого бы ни была она возраста и положения в обществе, не может быть счастлива и полна жизни без любви. Но любовь представляется мне материей не вертикальной, а горизонтальной. То есть равноправным союзом двух истово любящих сердец! Неким партнерством мужчины и женщины, в котором отсутствует прямое подчинение, с какой бы то ни было стороны.

Листвицкая слушала очень внимательно, с теплой улыбкой, однако едва уловимо поморщилась на критику патриархальности в семейном быту. Ей явно более импонировал традиционный христианский подход к институту брака.

– Замуж хотите? – промурлыкал господин Мостовой, лучась удовольствием от третьей стопки. – Это, голубушка вы наша, ой, как верно-с! Правильно-с! И даже очень! Ведь оно и впрямь не пристало этакому бриллианту да без должной драгоценной оправки-то!

– Хочу! – твердо отвечала молодая княжна. – Но с оговоркой, что ни я, ни будущий муж мой не станем друг над другом давлеть. Я верю, что всякий из супругов должен быть человеком до некоторой степени независимым и, как бы это сказать, многосторонним. Скажем, мужчина может быть сколько угодно сильным и мужественным, но в то же самое время не зазорно ему быть и тонким, и романтичным. Верно и обратное. Женщина помимо тонкости натуры должна, в случае необходимости, уметь за себя постоять.

– Позвольте, сударыня, – сказал Иван Карлович, – истинная сила женщины вовсе не в том, чтобы самостоятельно отражать натиск судьбы, а в том, чтобы иметь рядом с собой человека, который с радостью сделает все это за нее. Для нее. А что касательно умения за себя постоять, не хочу вас обидеть, Софья Афанасьевна, но всегда ли, право, барышням под силу должным образом владеть оружием! Скажем, той же шпагой или, упаси Бог, палашом?

Вспыхнув, Софья Афанасьевна коротко пошепталась о чем-то с Татьяной, и девушка тотчас скрылась в стоявшей неподалеку карете.

– Алексей Алексеевич, не затруднит вас на некоторое время стать моим порученцем, адъютантом, если угодно?

– Все что только пожелаете, душа моя, все, что только ни прикажете-с! Ради вас, коль потребуется, сверну, пожалуй, и горы!

– Ну, гор, положим, мы рушить с вами не станем, – засмеялась княжна. – Если позволите собой распорядиться, у меня будет к вам совсем иная просьба. Не угодно ли водрузить вон на ту кочку? У самой реки, видите? эту вот бутыль с остатками коньяка?

Иван Карлович беспокойно поерзал на скамье, а после и вовсе поднялся со своего места и остался стоять. Он, кажется, начал догадываться, что задумала эта не в меру воинственная барышня.

Мостовой насмешливо взглянул на отставного штаб-ротмистра, сдержанно поклонился Ольге Каземировне, та с интересом, но, кажется, без особого удивления наблюдала за событиями, и, потешно покачиваясь, колобком покатился к кромке реки, неся перед собой полупустой штоф. Едва бутылка утвердилась на размытом водой илистом бугорке, возвратилась Татьяна и передала своей госпоже замотанный в тряпицу предмет. Через миг перед взорами собравшихся засиял полированными шоколадными боками изящной работы пистолет.

– Милостивый государь мой, – торопливо воскликнула Софья, обращаясь к петербуржцу, словно опасаясь, что сейчас кто-нибудь опомнится и прервет ее замечательно-веселую игру, – вы человек военный, вас я попрошу поместить в оружье заряд. Меня учили, но…

Фальк вздохнул. Вчера ночью, согнувшись в полутьме над пистолетной шкатулкой, он чувствовал, что непременно встретится с отсутствующим дуэльным орудием. Вне всякого сомнения, в тонких пальчиках Софьи Афанасьевны сверкал второй «лепаж» из Холоневского гарнитура. Вот и нашлась пропажа.

Меня учили, сказала она. Эвон, выходит, как.

– И чем же мне его, прикажете, зарядить, мадемуазель? – не без язвительности поинтересовался учитель фехтования, полагая, что Владимир Матвеевич, какие бы не преследовал цели, очень верно сделал, оставив всю необходимую для выстрела принадлежность у себя в ящике. Отрадно находить, что хотя бы мужчина не удаляется правил конфиденциальности и следит как может за безопасностью своей… ученицы.

– Помилуйте, господин Фальк, – обиженно подняла точеные бровки Софья. – Я обо всем позаботилась. Какой, скажите мне, прок в пистоле, коль скоро он без шомпола и пуль?

– И то верно-с.

– Так вы сделаете мне одолжение?

– Вам стоит только повелеть.

– Сейчас-сейчас. Да где же пули? Татьяна! Татьяна!

– Здесь я, барыня.