Соколиная охота

И вот однажды наш сладкоречивый бонвиван соблазнил одну юную и очень знатную девицу. О том, к какой именно семье она принадлежала, мы из соображений деликатности не станем упоминать. Вскружил наивной бедняжке голову, а после, в полном согласии с собственными обыкновениями, от себя отстранил. Притом, сказывали, обошелся с ней как-то необыкновенно низко.

У девушки, как и положено представительнице известного рода, нашлись могущественные и высокопоставленные заступники. Состоялся вызов. Понимая, что одними только извинениями тут дела уже не поправить, Алексей Алексеевич Мостовой оставил свою кафедру, капиталы, дом и бежал из столицы. История получилась резонансной и наделала в свете много шума. Где уж тут прятаться? Только в Кургане!

Фальк продолжал молча разглядывать профессора.

Понимая, что его инкогнито раскрыто, Алексей Алексеевич тяжело вздохнул. Казалось, он совсем не замечал в эту минуту тугих ливневых струй, что хлестали его по лицу, охаживали холодными батогами по замечательно круглой лысоватой голове, проникали липкой сыростью в рукава и за воротник.

– Кхм. Ну, вот что, я вижу, вы желаете узнать обо мне правду…

– Сударь, я не хотел бы набиваться вам в конфиденты.

– И охота же вам сердиться, Иван Карлович! Лучше послушайте мой рассказ. Уверяю вас, он будет увлекательней, чем сказки тысячи и одной ночи.

Штаб-ротмистр, по подбородку которого стекала тонкая струйка дождевой воды, пожал плечами и едва заметно кивнул.

– Итак, глупая история в двух словах, – профессор уютно почмокал губами и приступил к рассказу. – Представьте себе. Без малого год назад, университет, только что окончились присутственные часы. Я тогда, помнится, месяца три кряду состоял в романтического свойства отношениях с молодой и привлекательной особой. Едва закончив хлопоты об одном чрезвычайно важном для меня деле, я, по холодному времени уже в пальто, поспешил на улицу. Вышел, стою, курю. Являются ко мне из подворотни двое. Оба в черном, на головах цилиндры, на лицах платки. Ну, мальчишки, понимаете? Так, мол, и так, говорят, вы, Алексей Алексеевич, человек со всех сторон достойный, честный, а потому нам особенно неприятно будет простить вас совершить низость. Я, понятно, в возмущении, что спрашиваю за низость? И вообще, по какому случаю маскарад? Объясняют, дескать, они братья той самой моей барышни, но хотели бы сохранить инкогнито. Далее разговор у нас пошел о матримониальных планах их почтенного батюшки. Оказалось, что лично я к этим планам не имею никакого отношения, а потому с моей стороны было бы очень любезно проявить благородство и отпустить даму навстречу будущему счастью. Да только сама-то она, понятно, не уйдет, прельстится красотой рыцарского поступка. Потому обставить все нужно так, чтобы юная дева поверила, будто Алексей Алексеевич Мостовой – есть форменная свинья, да по всем статьям чистой воды скотина. Денег предлагать они, понятно, не стали, ссылаясь поминутно, что тем меня, конечно, страшно обидят.

– И что же вы? – спросил Фальк.

– Ну, разумеется, согласился! Я, сами понимаете, небогат, потому не в силах составить должную пару девушке такого полета.

Помолчали. Мостовой, попытался сильнее закутаться в ставшую уже бесполезной рогожку и отчего-то расхохотался.

– Через неделю, после того, как я, следуя договоренностям, дал своей пассии оглушительную отставку, её братья снова нашли меня. В трактире. Знаете, может, на Лиговской? Я, натурально, пьян, нахожусь в приятной компании трех сочувствующих особей женского пола, и тут вдруг они. Не скрываясь, без платков. С ними еще народу человек с десяток. И что вы думаете? На глазах у всех старший брат трижды ударил меня тростью! Не снизошел даже бросить перчатку, пожалел хорошую замшу. Я, разумеется, ничего, стерпел-с. Собрал вещички и был таков!

– Вы не любите драться?

– Нет, не весьма, – признал мокрый с головы до ног профессор. – Да вы понимаете, сударь, в чем здесь соль? Ведь они все это задумали с самого начала! Подговорили меня под видом подлости совершить приличный поступок, а затем употребили его внешнюю непрезентабельность, как повод для дуэли. Один брат, говорят, прирожденный фехтовальщик, другой как раз на пистолетах не дурак. А Алексею Мостовому, воля ваша, раньше смерти помирать не охота. И вот я здесь, с разбитым сердцем и без средств к существованию.

Над упряжками с глухим ворчанием – точно сапогами по жестяному чердаку – плыла клочковатая туча. Ветер с озорным свистом поднимал и раскачивал придорожную траву, отчего создавалось впечатление, будто путников окружают темно-зеленые морские волны.

Штаб-ротмистр не отводил глаз от примолкшего с видом невыносимого душевного страдания Алексея Алексеевича. Неизвестно насколько был правдив его рассказ, однако в одном молодой фехтмейстер не сомневался – этот человек производил неприятное впечатление.