Соколиная семья

Капитан улетел, предупредив меня, что, если он почему-либо не возвратится, надо завтра провести занятие с летным составом по тактике боевых действий своих самолетов и авиации противника.

Вскоре из штаба дивизии позвонили, что капитан Балюк прибыл, передал пакет и сразу же, не задерживаясь, вылетел обратно. Мы ждали его час, два… Уже наступила темнота, а Ивана Федоровича все не было. Я пробыл на аэродроме до глубокой ночи. Не сел ли командир на вынужденную? Не уклонился ли от маршрута?

Только на вторые сутки стало известно, что капитан вылетел за несколько минут до захода солнца, а когда уже наступила полная темнота, он приземлился возле одной из деревень. Подробности же рассказал сам Балюк…

Небольшая площадка, облюбованная капитаном, оказалась вполне пригодной для взлета и посадки. Пройдя над ней два раза, Балюк сел. Подрулив поближе к первому сараю, он развернул самолет против ветра и выключил мотор. Не успел вылезти из кабины, как его окружила толпа любопытных деревенских ребятишек, к которым вскоре присоединились и взрослые.

Какой-то белобрысый паренек в кепке без козырька, вытерев ладонью нос и обдернув выцветшую рубашонку с расстегнутым воротом, отделился от толпы и, пристукнув каблуками здоровенных ботинок, спросил:

— Вы — советский?

Иван Федорович улыбнулся:

— Так точно, товарищ… как тебя?

— Степашкой зовут, — ответил мальчонка.

— Советский, товарищ Степашка!

В толпе засмеялись.

— А зачем прилетели?

— На тебя посмотреть, Степа. Уж больно ты парень-то толковый. И смелый, видать. И вот на них тоже, — показал капитан на Степиных односельчан.

— А вы с немцами воевали или все время вот так летали, по деревням? спросил Степашка.

— Пришлось немного повоевать, — уклонился от ответа капитан.

— Немного — это так себе… Над нашей деревней каждый день така-ая карусель была, — протяжно сказал Степа, — что даже на земле голова кругом шла. Вот такого бы летчика посмотреть, настоящего. А кукурузников мы вида-али, закончил малец и, разочарованно махнув рукой, отступил в толпу.

— Критику ты, брат, навел большую, — покачал головой Балюк. — А сам-то воевал?

— Я — нет. Зато у меня тятька танкист. Орден Славы получил!

— О! Значит, ты сын героя? Молодцом! Собравшиеся расступились, давая кому-то дорогу.

Балюк увидел: к самолету пробирается высокая, хорошо одетая женщина. Она шла большим, размашистым шагом, на ходу отвечая на вопросы односельчан.

— Ну чего, чего столпились? Телеги не видели, что ли?

— Елена Петровна, какая же это телега? — усмехнулась худенькая девчушка. Это самолет. Наверно, к тебе, как к председателю колхоза.

— Сама спрошу — ко мне, нет ли, — ответила женщина.

Балюк, сдвинув шлемофон на затылок, пошел навстречу Елене Петровне. Поздоровались. Председательница потребовала документы. Капитан показал.

— Батюшки! — всплеснула руками Елена Петровна. — Герой!

— Герой?!

— Герой! — зашумели в толпе. — А ты, Степка, молол тут всякую ерундовину: летал — не летал, батькой своим выхвалялся.

— Да я… кабы знал… да я что… Отстаньте! — И вдруг выпрямился, поднял голову: — А где вы раньше были? За мою спину прятались. Осмелели после меня-то. А я первый к нему подошел!

Люди начали наперебой задавать Балюку вопросы, приглашать покушать, отдохнуть.

— Надо бы, Елена Петровна, — попросил капитан, — охрану к самолету. А завтра с утра полечу домой.

— Степашка! — крикнула женщина. — Беги к деду Мирону и скажи, чтобы сей момент был здесь.

— Есть! — смешно козырнул мальчонка и во весь дух помчался выполнять приказ председательницы.

— Да пускай дробовик захватит с собой! — крикнула ему вслед Елена Петровна.

Дед Мирон, в сопровождении Степашки, пришел минут через десять. За плечом у Мирона висело ружье.

— Здравия желаю! — поздоровался он. с Балюком. — Какое будет приказание?

— Просьба, дедушка: покарауль машину до рассвета, — сказал Балюк.

— Это можно, со всем нашим удовольствием. — Дед Мирон снял с плеча ружье: — Вот этой пушкой укокошу любого гитлера, коль подкрадываться будет. Сильно бьет, на шашнадцать саженей — все дробины в картуз. Так что будь спокоен, милок.

— Ну вот и отлично, товарищ часовой, — улыбаясь, сказал Иван Балюк. Принимайте пост.

Дед обошел самолет, расправил бороду и, приложив руку к измятой шапчонке, доложил:

— Пост принят! Марш все от ероплана! В толпе засмеялись.

— Эт-то што за фокусы? Часовой — святая личность, и надсмехаться над ей никому не дозволено. А ежели што, так и пальнуть могу. Сказано марш от ероплана, значит, тикайте. Катька! Приташши-ка кисет, — распорядился дед Мирон, — да кресало.

— Курить у самолета нельзя, — предупредил Балюк.

— Гм-гм, — хмыкнул дед и крикнул вдогон девчонке: — Катька, не велено. Отставить кисет и кресало. Принеси нюхательного табаку.

По дороге в деревню Балюк отвечал на многочисленные вопросы ребятишек и взрослых.

— Телефон у вас есть, Елена Петровна? Надо бы доложить в полк, — сказал капитан.

— Связи у нас нет никакой, но, если надо, можно послать в район человека. Напишите номер телефона, что передать, куда звонить, и все будет в порядке, ответила Елена Петровна.