Соколы огня и льда (ЛП)

— Вот нить, что связывает их с тобой. И ты должна ею воспользоваться, созывая их на дор-дум. Если бы мне освободиться от железа так, чтобы драугр не знал, с помощью этой косточки мы с тобой созвали бы мёртвых. Но делать это нужно в нужный момент. Опоздаем — и озеро извергнется прежде, чем мы избавимся от железа. А если поспешить отправить дух назад в его тело — тогда драугр встанет. Мы все окажемся запертыми в пещере с тем, у кого сила десятерых и неугасающая жажда мести. Он уничтожит всех вас легко, как ребёнок разбивает яичную скорлупу, и никто не уйдёт из пещеры.

— Как же нам освободить тебя без…

Мой взгляд что-то выхватывает темноты. Я оборачиваюсь. Чуть подальше, среди деревьев, из земли сочится бледный свет, поднимается вверх как туман. Но не туман — отливающий жемчугом свет, ярко-белый, как от полной луны, а луны в небе нет. Он висит неподвижно меж дальних деревьев. Ветер, шумящий в листве и треплющий ветки, совсем его не колышет. И в это свете я вдруг вижу, как лесная земля под ним вздымается огромным курганом, как будто что-то пробивает путь изнутри.

С рёвом ярости из земли вырывается огромная рогатая голова, толстая шея. Высвобождается зверь, и вот уже он, мощный бык, стоит на поляне и бьёт копытами по земле. Шкура содрана с туши и свисает клочьями с голой кровоточащей плоти. Глаза — огромные чёрные дыры, из пасти капает кровь. Прежде, чем я успеваю двинуться, зверь опускает огромные чёрные рога и устремляется прямо ко мне.

Я бегу меж деревьями изо всех сил, но знаю — мне от него не уйти. Копыта стучат за моей спиной, под ногами трясётся земля.

Рёв зверя взрывается в моей голове. Он всё ближе и ближе. Я спотыкаюсь и падаю. Теперь он совсем рядом, я чувствую зловонную влагу его дыхание, но убежать не могу.

Крик сокола.

Высоко вверху мелькает что-то белое. Бык яростно мычит. Умирая от страха, я чуть оборачиваюсь.

Над быком парит большой белый сокол. Он целится прямо в глаза быку вытянутыми лапами, бьёт крючковатым клювом, раздирает когтями. Бык мотает тяжёлой головой, старается пронзить птицу рогами, но сокол слишком проворен. Он снова и снова бросается на быка, отгоняя его назад.

С последним яростным рёвом бык опять погружается в землю, исчезает, и земля, как морская волна, смыкается над его головой.

На мгновение сокол зависает надо мной в темноте, раскинув крылья над моей головой. Я протягиваю к нему руку, но сокол исчезает как дым на ветру.

Я просыпаюсь, тяжело дыша, взмокшая от пота. Эйдис закрыла руками лицо, грудь тяжело вздымается, словно она старается перевести дух. Валдис дёргает головой, кажется, она очень взволнована. Она говорит что-то, но я не могу понять слов. Сначала голос звучит вкрадчиво, потом звенит, как у ребёнка, поддразнивающего товарища по игре, а после тон становится резким и грубым.

Уннур и её дочери застыли на месте, испуганно глядя на Валдис. Малышка Лилия бросилась к матери, зарылась лицом в юбки Уннур.

Голова Валдис поворачивается в мою сторону. Лицо покрыто вуалью, но я вижу под ней два огромных глаза, кажется, полностью чёрных. В них совсем не видно белков, словно смотришь в бездонные чёрные ямы. Такие же, как у твари, что гналась за мной в том лесу. Я видела эти глаза во сне, теперь они глядят на меня с лица Валдис. Если это создание способно прийти в мой кошмар — что мешает ему овладеть мной, как оно овладело Валдис?

Рикардо

Каджер или переносчик — человек, который носит кадж, деревянную раму с обитыми чем-нибудь мягким краями, предназначенную для переноски в поле нескольких соколов одновременно.

— Просто не дай ей уйти из пещеры живой! — Витор отвернулся, даже не потрудившись дождаться ответа.

От этого гнусного негодяя у меня мурашки по коже. Теперь я понимаю, почему женщины так хотят отмыться дочиста, после того, как мужчина возьмет их силой.

С чего священники взяли, что стоит им произнести слово «еретик», как все должны хвататься за вилы? Меня вообще не волнует, во что верит какой-то мужик или девка — до тех пор, пока они не пытаются навязывать мне своё ханжество. В детстве, святоша-мать и священники годами вбивали мне в глотку байки про рай и ад, пока я не начал чувствовать себя поросёнком, которого откармливают под нож мясника. А я вам скажу, если человека чем-то перекормить, то самый слабый дух этой пищи станет вызывать у него рвоту.

Я опять прислонился к стене пещеры. Изабелла лежала на полу около близняшек. Похоже, она спала — уткнулась лицом в руку, влажные пряди вьющихся тёмных волос спадают на тонкую шею. Она казалась такой юной и беззащитной. Изабелла напомнила мне бедную Сильвию, раскинувшуюся жарким летним вечером на моей постели, спящую как ребёнок.