Соколы огня и льда (ЛП)

Кусок льда, за который я ухватился, подтаял от тепла пальцев и сделался скользким. Витор дёргался, и я едва не кричал от боли в плече. Я разжал пальцы, но он крепко вцепился в моё запястье. Он извивался, не выпуская меня, и в отчаянном взмахе сумел ухватиться за лодыжку Изабеллы. Она рухнула на землю, отталкивала его, извивалась, но ничего не могла сделать со связанными руками, а Витор тянул её к краю.

В диком ужасе, мне удалось собрать последние остатки сил. Я отпустил лёд, размахнулся и ударил его кулаком в лицо, так сильно, как только мог. Из его носа струёй брызнула кровь. Витор с криком полетел вниз, а я в тот же миг бросился к Изабелле и успел схватить её другой рукой, когда она уже почти соскользнула к краю. Я схватил её сзади за платье, и в тот жуткий момент, когда она повисла над пустотой, мы услышали, тяжёлый удар — тело Витора упало на дно расселины.

Я перевернулся на живот, стараясь ногой нащупать обломок льда, за который мог зацепиться, а потом потянул. Изабелла никак не могла себе помочь со связанными руками, а мои пальцы онемели после удара по лицу Витора. Всё что я мог — продолжать ползти назад на животе, и стараться вытащить Изабеллу за счёт тяжести моего тела.

Я слышал, как она вскрикнула, её плечи и спина сильно врезались в ледяную кромку, когда я пытался перетянуть её через край. Я понимал, что причиняю ей боль, но не мог позволить себе останавливаться. Я чувствовал, как начинают расходиться швы на её платье. Сейчас или никогда. Я сильно дёрнул, и она оказалась на поверхности льда, всхлипывая и дрожа. Я подполз к ней, обнял, крепко прижал к себе.

Не знаю уж, кто из нас рыдал громче, но, если вы вздумаете кому-нибудь про это сказать, я буду отрицать каждое слово.

Мы не стали пытаться вернуться в ту гавань, где сошли на берег. Как я говорил Изабелле, это взвешенное решение с моей стороны. Я сказал ей, что, если вернёмся, нас немедленно опознает тот настырный клерк-бумагомарака, которому доставит огромное удовольствие заковать нас на всю зиму в железо. На самом деле я понятия не имел, где мы находимся, и как добраться до того самого порта.

Изабелла утверждает, что это она решила пойти по реке, которая вытекает из озера, чтобы отыскать море. Я к тому времени уже сообразил, что лучше всего так и сделать, но решил, что любезнее будет позволить ей считать, будто это её идея. Женщины любят такие маленькие победы, это смягчает их нрав.

Должен сказать, что благодаря этой девушке, мы нисколько не голодали. Она ловко умела расставить силки. А что я? Я никогда не пробовал никого ловить, даже мышь. Конечно, я знал, кто-то должен ловить и убивать животных, я видел достаточно окровавленных туш, висящих в мясницких рядах. Но я всегда представлял себе мясо не иначе как плавающим в ароматной подливе, и не имеющим ничего общего с той тварью, что дала ему имя.

Исландия оказалась скудна на зайцев и кроликов, или любых других съедобных зверей, но на реке в изобилии водились утки, и теперь, когда знали, чего искать, мы видели, что склоны холмов кишат белыми куропатками, появляющимися то тут, то там, как грибы по осени.

Мы делили это мясо с соколами, хотя почему-то они получали лучшие куски, в то время как мне приходилось довольствоваться тем, что считалось недостаточно хорошим для них. Не могу сказать, что слишком уж волновался о соколах. Меня приводила в ужас мысль, что достаточно одного выпада этих острых как кинжал клювов, и птицы полакомятся моим глазом на ужин. Но со временем я привык носить сокола на руке, как только Изабелла смастерила для меня что-то вроде подушечки из скрученной тряпки, набитой мхом, поскольку лапы у этих птиц когтистые как у драконов.

Первые две ночи Изабелла снимала с их глаз повязки, чтобы птицы постоянно бодрствовали и приручались к людям, как она выразилась. Другими словами, чтобы сделать маленьких злобных тварей послушными, чтобы они приучились смотреть на нас. И они замечательно быстро привыкли. Днём, пока шли, мы покрывали им головы, а ночами их яркие глаза смотрели на нас, они учились брать из рук сырые окровавленные куски мяса, которые Изабелла протягивала им, завёртывая в перья, чтобы помочь переваривать сырую плоть.

Как только мы добрались до моря, куропаток сменили морские птицы и гаги. Поверьте мне, чайки — негодная пища. Поэтому я решил попробовать свои силы в рыбалке и сумел зацепить на крюк нерпу. Она была бы хорошей добычей, если бы не оказалась дохлой, и не просто дохлой, а разлагающейся и вонючей. Тем не менее, я провёл много часов, суша над огнём куски мяса нерпы, которые мне удалось спасти. Изабелла умоляла меня выбросить эту вонючую дрянь, но я заявил, что это первая тварь, которую я сам поймал, и не собираюсь с ней расставаться, несмотря на всё возмущение Изабеллы и её хорошенький маленький сморщенный носик.