Даже её смешливый протест был знаком того, что наши отношения стали оттаивать. Тот факт, что — при всей моей скромности — я всё-таки спас ей жизнь, заставил Изабеллу немного довериться мне, хотя, должен сказать, сначала она была чрезвычайно насторожённой. Другого я и не ждал. Когда женщина узнаёт, что ты пересёк несколько морей с намерением убить её, естественно, она ведёт себя насторожённо в твоём присутствии, её слегка нервирует, когда ты находишься слишком близко.
Я не пытался объяснять, то, что сказал этот ублюдок Витор. Ещё один урок, который я с детства усвоил — никогда не оправдывайся, пока тебя не прижмут, иначе будешь выглядеть виноватым. Но наконец, как-то ночью, когда мы сидели у крохотного костерка, поджаривая жирную утку, она спросила меня, правда ли то, что сказал Витор.
И, конечно же, я рассказал всю историю… ну, почти всю… большую часть… Слушайте, я признал, что моё настоящее имя Круз, чего ещё можно ожидать? Никогда не стоит расстраивать женщину, говоря правду.
Я тяжело вздохнул, глядя в огонь.
— С тяжёлым сердцем я должен признать, Изабелла, что подвергал твою жизнь смертельной опасности. Дело в том, что есть в Португалии люди, которые хотят свергнуть Инквизицию, и даже, может быть, самого короля, если потребуется. Мы помогли кое-кому вырваться из лап Инквизиции; мы выкрадываем их записи, иногда даже уничтожаем ключевых фамильяри, создавая видимость несчастных случаев, чтобы не вызывать подозрений. В общем, опасная это работа. — Я взглянул на Изабеллу. Она сидела неподвижно, широко раскрыв глаза, явно под впечатлением. — Был один человек, — продолжал я, — законник, ответственный за доносы на многих невинных людей. Мы не могли позволить ему продолжать своё дело, как и не могли просто ждать удобного случая, чтобы ударить его ножом или задушить — тогда весь город перевернули бы вверх дном в поисках убийц, поэтому я вызвался ночью проникнуть в его дом. Мне пришлось пробираться по крышам нескольких домов, перепрыгивать с одной на другую, как обезьяна. Несколько раз слуги слышали шум на крыше, и я вжимался в тень, пока они бродили вокруг, глядя вверх. Но в конце концов я добрался до его дома, и на моё счастье, ставни были распахнуты, поскольку ночь выдалась тёплой. Я свесился с края крыши, соскочил внутрь и чуть было не приземлился на самого хозяина дома и его жену, лежащих в кровати. Но при этом, я умудрился наступить на хвост их проклятой кошке, которая взвыла так, будто я собирался её убить. От вопля проснулась жена того человека, и мне пришлось броситься к сундуку и спрятаться в нём, пока она поднималась и прогоняла кошку. Я лежал в сундуке пока не услышал, как оба они захрапели, а потом подкрался на цыпочках к кровати и капнул несколько капель яда в разинутый рот спящего. Его кашель и хрипы разбудили жену, но яд подействовал быстро. Когда она побежала по лестнице вниз, вопя, чтобы кто-нибудь пришёл на помощь мужу, бьющемуся в агонии, мне удалось опять выскользнуть из окна. Скажу тебе, той ночью меня чуть не схватили.
— Я и не знала, — выдохнула Изабелла. — Какой смелый поступок.
Мой рассказ явно её впечатлил.
— Увы, у тебя не будет больших оснований считать меня храбрецом, — продолжал я, — после того, как признаюсь в том, в чём должен. Понимаешь, в этом путешествии мне поручили следить за Витором. Конечно же, я с самого начала знал, что он священник-иезуит, работающий на Инквизицию, но мы понятия не имели, с какой целью он отправился в путь. Возможно, следовало избавиться от него, когда мы находились в море, но нужно было узнать, зачем он сюда приехал. Только в доме Фаннара я понял, что его цель — помешать тебе вернуться домой. Когда Ари впервые привёл нас в пещеру, я попытался убить Витора, но, признаюсь, потерпел неудачу. Понимаешь, я привык работать с ядами. С ножом я не так ловок. Видишь ли, кровь всегда была моей слабостью. Но из-за своего малодушия я подверг твою жизнь ужасной опасности. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Изабелла?
Она положила ладонь на мою руку и сжала её.
— Ты дважды спасал мою жизнь. Дела скажут о сердце человека больше, чем слова. Хотя… Мне понравилась твоя история. — Она отвернулась, и я был готов поклясться, что она изо всех сил старалась сдержать смех.
Странно, однако, что из всего множества историй, которые сочинял о себе, только эту я хотел бы назвать правдивой. Может, был в моей жизни момент, когда я мог выбрать другой путь и стать таким человеком, героем, сражающимся за дело… Ладно, кого я обманываю? Вы ведь верите в это не больше, чем когда я говорил, что стал бы святым, если бы родители не дали мне имя Круз!
Много дней мы брели вдоль побережья, пока не обнаружили небольшую бухту, по берегам которой жались несколько домиков. Слава Богу, если, конечно вы верите в божественное провидение, Его милостью в этом местечке не было данов.